Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

В 200-м юбилейном номере «Вестника» читателю была предложена статья «Таинство веры в Церковь» — первая современная попытка опубликовать одну из таинствоводственных (мистагогических) бесед, предназначенных для новопросвещенных христиан, проходящих путь научения основам христианской веры и жизни (т.е. катехизации) и, в том числе, основам таинств веры, молитвы и жизни. Данная статья знакомит читателей с заключительной эсхатологической темой, раскрывающей духовный смысл одного из литургических таинств Церкви — таинства погребения верных, последней точки земной жизни — так называемой «первой» смерти человека, которую каждый проходит сам, уходя от земли, т.е. когда завершается его земной путь и прекращается его внешняя, плотская жизнь.

Погребение в настоящее время не входит в списки церковных таинств, но оно долгое время, до ХII века, существовало в Церкви и осознавалось всеми и везде именно как таинство. Современный чин церковного отпевания и даже оставшиеся в нем элементы таинства погребения сильно затемнены другими моментами. Нынешнее отпевание приобрело совсем другой характер, очень отличающийся от того ощущения и осмысления смерти и жизни человека, которое было присуще христианам с апостольских времен. Является ли отпевание и христианское погребение таинством — вопрос до сих пор дискуссионный, несмотря на многочисленные свидетельства памятников первого тысячелетия, рассмотренные в статье.

Недавно была издана случайно обретенная рукопись, прот. Александра Шмемана под названием «Таинство смерти». В ней о. Александр пишет о том, что наше погребение прямо противоположно тому, что существует в глубине традиции Церкви, ибо вместо победного возвещения дара Жизни вечной мы теперь имеем только трепет и ужас от победы вселенской смерти, в котором проявляет себя та колоссальная разница с мироощущением древних христиан, о котором очень сожалел отец Александр Шмеман.

Возрождения подлинного смысла таинства «первой» смерти человека обращает или возвращает христиан к Тайне «второй» смерти, или вечной Жизни, к Тайне Последнего Суда Божьего, Второму Пришествию и откровению Царства Небесного, пришедшего в силе.

Как известно из книги Второзакония (30, 19), еще в древности Бог сказал человеку: Пока ты еще жив, «избери Жизнь»! Однако только перед концом, перед кончиной жизни человека на земле как-то проясняется самое таинственное в этой жизни: по какому пути реально шел этот человек — по «пути жизни» или по «пути смерти». Бог допускает решать свободе человека и так, и так, но при этом призывает каждого избрать именно «путь жизни», и значит, саму Жизнь. Если перед кончиной человека выясняется, что он стоял и стоит на «пути жизни», то он в принципе может уже ничего не бояться. Даже сама его кончина будет по сути и по духу своему «безболезненной, непостыдной и мирной», т.е. благоприятной для его тела, души и духа (соответственно), даже если она будет происходить от каких-то тяжелых болезней или в тяжелых обстоятельствах лежащего во зле мира сего. Тут у человека есть большой шанс сохраниться и как индивидуальности (например, через свои телесные останки — мощи, и через свои дела, мысли и слова), и как онтологическому «лицу» (через свой лик в Церкви), и как личности (в Самом Боге, через Его вечную, божественную Память). Но, конечно, если человек не шел по «пути жизни», а шел по «пути смерти», то кончина его наиболее вероятно будет неблагоприятной для его тела, души и духа. Она будет для него или болезненна, или постыдна, или немирна, причем как внутренне, так и внешне. Интересно, что Церковь старается помочь таковым, например, через чтение у смертного одра человека, слишком долго страждущего перед кончиной, особой молитвы — «Канона на разлучение души от тела» (см. Требник).

Удивительно, что христианин может реально испытывать опыт своего счастья, опыт своей счастливой жизни подчас даже в труднейших обстоятельствах. От трудностей в этом мире спасти нас никто и ничто не может, кроме кончины самого этого мира, мира, лежащего во зле, но и лишить нас счастья пребывания с Богом и блаженства божественного присутствия посреди нас тоже не может никто. Даже если нас разметут по разным местам, по разным странам, городам и весям, даже тогда это счастье божественного присутствия посреди нас и счастье соприсутствия и общения святых, как и опыт общения Святого Духа, останется с нами.

Итак, если кончина человека христианская (иногда об этом очень трудно, даже невозможно судить, а иногда, наоборот, это является вполне определенно, но это другой вопрос), тогда прошедшего врата «первой» смерти (ср. Откр. 20, 6) отпевают в церкви как победителя смерти, т.е. по образу Самого нашего Господа Иисуса Христа, но при этом также и как мученика за веру, за Христа. Это отпевание происходит с особым разрешением усопшего ото всех его явных и неявных, прощенных и непрощенных личных грехов и прошением Церкви к Богу принять его в Свою «вечную Память», где человек и может пребывать, даже жить до Последнего Дня, до кончины мира, именно как бы уснув.

Любопытно, что слово «уснув» — по-славянски звучит «успнув». Отсюда происходит и слово «успение», т.е. состояние какого-то «сна» от момента земной кончины до момента откровения Небесного, Божьего Царства, явившегося в его силе и полноте, в его совершенстве.

Вообще говоря, древняя Церковь старалась не расписывать в каких-либо подробностях состояние человека после его смерти. Она старалась не давать на эту тему никаких образов и картинок. Она очень просто объясняла состояние «души» или духа человека до Последнего Суда и откровения Царства Божьего через понятие «успения».

Куда же уходит каждый усопший христианин, когда дух его возвращается к Богу? Конечно, в вечную божественную Память. Мы и желаем этого всякому верующему человеку после его «первой» смерти — чтобы он сохранил свое личностное существование в Памяти вечно существующего Господа Бога. Это самое важное.

Вначале это существование может быть каким-то еще более или менее пассивным или неполным, почему оно и сравнивается со «сном». Но при Втором Пришествии все достигает полноты и совершенства. Хотя в наше время современные богословы часто утверждают, что на самом деле экзистенциальное расстояние от физической смерти человека до Царства Небесного минимальное, а может быть, его даже практически нет[1]. Оно есть только в историческом времени, в том времени, в котором все мы живем на земле. Но человек, попавший в вечную божественную Память, этот миг своего «сна» практически не замечает. Он сразу, попадая в зону действия вечности, в зону действия вечной Любви и божественного Света при сохранении своего личностного начала «переходит от смерти в жизнь», как то нам и обещал и как о том свидетельствовал Сам Христос (Ин. 5, 24).

Теперь нам важно немного остановиться на таинстве погребения и таинстводействия святого помазания после отпевания.

Как уже говорилось, тот чин отпевания, который сейчас используется в наших храмах, довольно сильно, даже радикально отличается от того, который длительное время существовал прежде в практике Православной церкви. Вряд ли многие простые верующие сейчас хорошо представляют себе современный чин отпевания. Но всем легко увидеть, что он в своей большей части связан с сильнейшим страхом перед Божьим Судом и поэтому с универсальным покаянным настроением. Создается такое впечатление, что умерший христианин — это всегда только мирской, житейский человек, то есть именно «мирянин». (Вернее, в притворе храма, ведь в храме отпевать не положено. Отпевать, как и крестить, положено лишь в притворе или в отдельном помещении. А сам храм существует только для евхаристического собрания в церковь.)

Была такая шутка: человека в церковь первый раз приносят на крещение, второй раз он приходит туда для венчания, а третий раз его туда привозят для отпевания. Так, к сожалению, жили многие православные люди целыми поколениями, целыми веками. Как раз для таких людей очень подходит нынешний, сформировавшийся уже во втором тысячелетии христианской истории чин отпевания. Там не случайно остались только устрашения и покаянные молитвы: мол, как ужасно, как страшно усопшему человеку предстать пред Богом, потому что у него никакого оправдания пред Ним нет и быть не может. И весь этот чин длится долго, он проводит нас через кафизмы, стихиры, каноны, особые трагические (правда, великолепные, гениальные) стихи святого Иоанна Дамаскина и т.д. Настрой современного чина отпевания именно таков.

Погребение христианина должно восприниматься нами как последнее литургическое таинство церкви. Именно так Церковь многие века когда-то и относилась к погребению верных. Основным смыслом и содержанием таинства погребения в древней Церкви была твердая вера в рождение усопшего в вечную Жизнь. Этим и отличалось древнее таинство погребения. Поэтому не случаен был и древнейший взгляд церкви на кончину человека, а особенно мученика, как на день его рождения[2]. 

Интересно, что древняя литургическая традиция, связанная с таинством погребения, имела прямые связи и параллели со всеми основными церковными таинствами. Это и понятно. Если погребение было таинством возрождения, то в нем должны были быть и прямые связи с другими таинствами возрождения человека в Церкви — прежде всего, таинством покаяния, крещения, миропомазания и евхаристии. Поэтому древняя Церковь могла совершать свою евхаристию на гробах мучеников. Евхаристия и погребение всегда были связаны и с поминальными агапами (сейчас они называются «поминками»), совершавшимися как в память мучеников, так и в память обыкновенных усопших христиан. И такое поминовение в то время включало в себя не столько рабские прошения об упокоении усопших, сколько твердую и радостную сыновнюю уверенность в таком упокоении. В сердце был не постоянный трепет и ужас или какое-то колебание — то ли вся жизнь пройдет мимо меня, то ли нет, — а полная уверенность церкви в том, что всякий человек, обретя благодать, веру и любовь Христовы, вместе с этим обретает во Христе и через Христа Жизнь вечную.

В древнем памятнике III века, который называется «Дидаскалия» («Учение святых апостолов»), говорится: «Вы же, по Евангелию и по силе Святого Духа, собираясь в мемориях [т.е. в поминальных местах], совершайте чтение священных писаний, и воссылайте непрестанно к Богу молитвы, и приносите евхаристию, принятую по подобию царственного тела Христова — как во всяких собраниях, так и в усыпальницах, и при кончине умирающих» (Скабалланович М.Н. Толковый типикон. М., 2004. С. 129). 

В другом древнейшем памятнике доникейского времени — в «Завещании Господа нашего Иисуса Христа» — мы читаем: «Если будет анамнесис [т.е. воспоминание, память об усопших], (то) прежде чем сядут [за трапезу на агапе], принимают таинства [т.е. причащаются, принимая евхаристию]» (там же, с. 80).

Уже с III века к дням, в которые совершалась евхаристия, — а чаще всего это были Пасха, Пятидесятница, Богоявление и воскресные дни, — присоединяются и дни памяти святых мучеников. Вот откуда пошли и наши ежегодные воспоминания разных святых. И всегда мы их воспоминаем как явных свидетелей победы Христовой, победы Жизни над Смертью. Поэтому в древности и погребение верующих всегда носило праздничный, радостный характер.

Но так Церковь относилась к жизни и смерти христиан не только в доникейский период своей истории. Для Псевдо-Дионисия Ареопагита, жившего в конце V — первой половине VI века, погребение верных тоже было, безусловно, одним из центральных таинств. Псевдо-Дионисий именует умерших христиан очень торжественно — «священноусопшими», а чин, совершаемый над ними, — «таинством», которое происходит следующим образом. Усопшего приносят в храм, а иерарх «совершает благодарственную [именно благодарственную, обратите на это внимание!] молитву Богу, после чего литурги [т.е. служители, совершающие священнодействия], прочтя находящиеся в божественных речениях неложные обетования нашего священного воскресения, священно поют подобные по словам и тождественные по смыслу псаломским речениям песни. Затем первый из литургов отпускает оглашаемых и произносит имена уже усопших святых, вместе с которыми удостаивает только что скончавшегося равночинного прославления, и побуждает всех [верных] просить о [его] блаженном во Христе скончании. Затем божественный иерарх, подойдя к усопшему, творит над ним священнейшую молитву [которую Максим Исповедник прямо именует эпиклезой[3]], а после молитвы целуют его и сам иерарх, и следом за ним все присутствующие [в чем можно найти сходство с чином целования мира перед анафорой на литургии]. После того, как все его поцелуют, иерарх возливает на усопшего елей [т.е. освященное масло] и, сотворив священную молитву обо всех [т.е. некое подобие нашей заупокойной Просительной ектеньи], кладут тело в чтимом покое вместе с другими равночинными ему священными телами» (Псевдо-Дионисий Ареопагит. О церковной иерархии. Глава 7, II). Вот так во времена императора Юстиниана воспринималось таинство погребения. Перед этим по своей торжественности меркнет даже таинство брака.

Другой святой, еще более позднего времени, живший в VII веке, Максим Исповедник, в своих «Толкованиях» на сочинения Псевдо-Дионисия говорит об излиянии елея на тело усопшего так: «Вспомни, что при священном богорождении — перед божественнейшим крещением — первое причастие священными  даруется совершенствуемому после полного совлечения прежней одежды как помазание елеем. Ныне так же, в конце всего, на усопшего изливается елей. Но если тогда [во время предкрещального покаяния и при крещении] помазание елеем призывало совершенствуемого на священные состязания, то ныне излитие елея являет усопшего подвизавшимся в своих священных состязаниях и завершившим их» (Прп. Максим Исповедник. Толкования. СПб, 2002. С. 731).

Еще нам может быть интересно чинопоследование погребения из Схиматология XI века. Сначала читали 118-й псалом, потом шли различные чтения, затем помазывали святым маслом, как после крещения, потом происходило прощальное приветствие через «последнее целование» усопшего и шествие с пением Трисвятого к могиле, где совершалось чтение паремии Великой субботы, что уподобляло погребение христианина погребению Христа. Схиматологий же XII века имеет уже три разновидности погребального обряда: для монахов, мирян и детей.

Святитель Симеон Солунский — а это уже конец XIV — начало XV века — также придавал особое значение таинству погребения. Он писал: «Тот, кто предается сейчас погребению, точно так же воскреснет, как и Спаситель наш восстал из мертвых. Посему и после положения во гроб [как знак этой силы Божьего Духа] изливается поверх него крестообразно елей, как заповедали апостолы и как пишет об этом Дионисий [Ареопагит]. Лучше же [еще] и приготовляя к погребению помазывать умершего, ибо [если] в крещении употребляются вода и елей, то по образу этого надобно совершать над почившими в вере и благочестии омовение и помазание» (Свт. Симеон Солунский. Объяснение православного богослужения, обрядов и таинств. М., 2010. С. 478). Омовение умершего и помазание его елеем во образ его крещения в Смерть и Воскресение Христа есть знак того, что «он удостоился божественной милости и светлой радости божественного Света» (там же, с. 479). При этом говорится и о последующем совершении евхаристии, потому что «священнейшее жертвоприношение для усопших благотворнее всего» (там же, с. 480). Даже говорится и о совершении специальных заупокойных жертвоприношений и поминовений: «Да памятует же всякий верный, что если он любит своего ближнему, уже почившего, то [он] доставит ему великие блага через приношение за него жертвы: он будет для него виновником великой радости, давая подаяния нищим, выкупая пленных и совершая другие дела, которыми умилостивляется Бог. Особенно же если он будет усердно совершать за него бескровные жертвы [т.е. евхаристию]. Частица, вынимаемая во время страшного жертвоприношения, и поминовение над нею отшедшего соединяют последнего с Богом и дают ему возможность невидимо быть причастником Богу и иметь общение с Ним» (там же, с. 485)[4].

Поэтому св. Иоанн Златоуст категорически и не разрешал носить черные одежды в знак траура по усопшим. И сейчас при отпевании умерших они покрываются белой тканью — саваном, заменившим собой белые одежды, в которых имели обычаи облачать умерших в древней христианской Церкви. Этот всеобщий обычай восходит к погребению Христа, Тело Которого было обвито чистой плащаницей, чистым полотном (см. Лк. 23, 53). И тела святых мучеников тоже облачались в чистые льняные одежды. И священники на отпевании и погребении всегда до сих пор одеваются в белые одежды, как на крещении, а черные одежды запрещаются всем как одежды траурные, как антисвидетельство победы Христовой над Смертью.

При погребении всегда было важно и шествие со свечами, как на «крестном ходе» после крещения. И сейчас во время отпевания положено стоять на молитве и потом идти к месту погребения.

В этом ключе можно отметить даже своего рода Светлую седмицу, по образу совершаемой на Пасху, с ежедневным в течение недели совершением евхаристии в память усопшего, и даже настоящую «четыредесятницу», т.е. поминальный «сорокоуст» (сорокодневное совершение евхаристии с поминанием усопшего), чем устраивали праздник ради него и как бы новый брачный пир.

В итоге мы снова можем найти и отметить моменты, присущие таинству евхаристии: отпуст оглашаемых, целование мира, затем даже эпиклезис; а также признаки, которые сближали погребение с таинством крещения: помазание и омовение усопшего, облачение его в белые одежды и крестный ход, белые облачения священнослужителей и, конечно, тот факт, что чин отпевания совершается единожды.

Как писал известный ученый литургист конца ХХ в. о. Михаил Арранц: «Что иное делает усопший христианин, переходя из одного мира в другой [из одного космоса в другой, из одного пространства в другое и т.п.], как не стучит у дверей своего собственного вечного Дома? И церковь земная, та малая часть Церкви, которая еще странствует на земле, старается своими молитвами, и особенно своей евхаристией, [духовно] помочь ушедшему брату совершить этот трудный шаг решительного перехода — под ведомством и управлением Самого божественого Первосвященника и Пастыря Иисуса Христа, Владыки живых и мертвых...» (Арранц М. Об упокоении души. Молитвы об усопших // Избранные сочинения по литургике. Т. 2: Таинства византийской традиции. С. 602-603). И далее он продолжает, говоря, что даже заупокойные молитвы с их естественным оттенком грусти и печали (ведь смерть все же «последний враг Бога», который хотя бы на миг, но торжествует и разлучает людей с Ним и друг со другом) не угашают основную тональность радости и благодарения, «происходящую от уверенности, что ушедший из мира сего уже стоит среди блаженных, званных на брачную Трапезу Агнца (см. Откр. 21, 9)». Но затем о. Михаил признается: «Не удивительно, что из современных заупокойных последований, загруженных средневековыми грустными и укоризненными канонами и стихирами монашеского происхождения, исчезли, за редкими исключения, древние молитвы за усопших» (там же, с. 641). 

В православной традиции чинопоследование погребения носило характер общепризнанного таинства вплоть до XII в. Затем в период духовного упадка и под влиянием латинской схоластики это было забыто. До сих пор в католическом «Катехизисе» говорится, что «христианское погребение не преподает усопшему ни таинства, ни сакраменталии (таинстводействия), ибо оно находится уже "по ту сторону" домостроительства таинств» (Катехизис Католической церкви. 1684: 396). В этом есть какая-то своя доля правды, однако и католические богословы, и литургисты признают, что «серьезная перемена в чине [погребения] была обозначена переходом от пасхального звучания к страху перед Судом, который затмил благовестие [т.е. Евангелие]. Зазвучал лишь мотив покаяния и перестал восприниматься эсхатологический характер евхаристии» (Кунцлер М. Литургия Церкви. Кн. 2. М., 2001. С. 296). И только Второй Ватиканский собор решил переработать обряд погребения, чтобы он яснее выражал «пасхальный характер христианской смерти» (там же, с. 297). 

К слову говоря, в протестантских общинах заупокойное чинопоследование представляет собой чаще всего только чтение Евангелия (см. там же,с. 299). 

Вспоминая отшедших христиан, Православная церковь просит причислить их к святым («Со святыми упокой») и возглашает им «Вечную память». Проф. Карл Христиан Фельми, ныне дьякон Василий, говорит, что в этом молении верующими опытно постигается эсхатология (Фельми К.Х. Введение в современное православное богословие. М., 2014. С. 333). «В вечной памяти Бога, — пишет он, — ожидаемое в будущем спасение уже состоялось, а это придает православной эсхатологии окраску радости, хотя радость и сопряжена с трепетом перед святостью Божьей» (там же, с. 334). И вот эта радость ведет к надежде на спасение всех. Именно эту свою надежду Церковь выражает общим «аминь» в таинстве погребения.

С чином таинства отпевания и погребения верных в его изначальной, но уже развитой форме в русском переводе можно познакомиться по изданию «Православное богослужение» кн. 6 (М.: СФИ, 2009. С. 49-81. В печати уже находится 2-е издание, исправленное и дополненное). Чтобы лучше понять его смысл, мы должны коснуться, хотя бы очень кратко, непростого вопроса о его нормали (вертикальной смысловое структуре)[5]. 

Ориентировочно можно утверждать, что в первом элементе нормали таинства приуготовлением, или вступлением, являются следующие моменты. Перед кончиной христианина — это его личная духовно-молитвенная подготовка, прощение всех и испрашивание для себя прощения, отдача всех долгов, усилие по предельно возможному исправлению своей жизни и т.п. Затем очень желательны последняя исповедь и причастие (если требуется, на дому, в больнице или любом другом месте его пребывания). Если человек долго страдает перед смертью или сильно страшится, можно для него «петь отходную», т.е. читать из Требника Канон на разлучение души от тела. После кончины тело почившего христианина омывают, а потом облачают его в светлую одежду, как при крещении. Затем его полагают во гроб и покрывают белым покрывалом (саваном).

После этого в рамках того же элемента нормали начинается вводная часть таинства — префацио. В доме усопшего священник совершает Литию — молитву об упокоении души усопшего и о даровании ему Царства Небесного. Особенно важно здесь молитва «Боже духов и всякой плоти» — об упокоении и прощении всех согрешений новопреставленного верного. К вводной части таинства можно отнести и само отпевание. Особенно здесь важны такие его элементы: 118-й псалом и тропари после «непорочных», пение «Со святыми упокой», блаженны (без стихов) и чтение Писания, прежде всего Евангелие (Ин. 5, 24-30) о том, что «кто слово Христово слышит и верует в Пославшего Его, имеет Жизнь вечную и на Суд не идет, ибо уже перешел из смерти в жизнь» и что «творившие добро восстанут для Жизни, содеявшие зло восстанут на Суд». Далее очень важно последнее целование усопшего, напоминающее нам целование мира и любви в начале Литургии верных, потом ещё «Вечная память» и прощальная разрешительная молитва. Затем следует крестный ход с останками (мощами) к могиле со свечами и совершение там освящения елея для дальнейшего помазания им тела усопшего. 

Анамнесис, т.е. воспоминание, мы находим в Молитве на освящение елея помазания, тождественной соответствующей молитве из Последования святого крещения. Там вспоминается масличная ветвь в клюве горлицы из Ноева ковчега, принесенная «в знак примирения и спасения от потопа», что прообразовало таинство благодати — таинство спасения во Христе и Духе Святом. Воспоминается и освящение елея «для совершения святых Божьих таинств» (для таинств покаяния, священства и миропомазания), елея, который «живших по Законом [т.е. в Ветхом Завете] Духом святым исполнял и живущих под благодатью [т.е. в Новом Завете] совершенствует».

Во втором элементе нормали таинства погребения формула-объявление о происходящем в церкви и его основное прошение-молитвы совпадают. Они выражаются в главных словах Молитвы на освящение елея, обращенных к Богу-Отцу: «благослови этот елей», вслед за которыми сразу следуют слова призывания — эпиклесиса: «силою, и действием, и наитием Святого Твоего Духа».

Третий элемент нормали имеет в виду ответ Божий на основное прошение таинства, который, конечно, всегда мистичен, всегда втайне, и затем «первый» аминь таинства, который в данном случае произносится сразу после Молитвы на освещение елея.

Четвертый элемент нормали связан с дарами таинства. Во-первых, это дар дерзновенного ходатайства — интерцессио. В Молитве на освящение  елея это предполагает, скорее, не ходатайство за конкретных людей, а ходатайство об особых их качествах, обретаемых через освящаемый елей: «дабы стал он для тех, кто помазывается им... помазанием бессмертия, доспехом праведности, обновлением души и тела и защитой от всякого дьявольского действия — для избавления от всех зол».

Во-вторых, сразу после освящения елея происходит усвоение (принятие) человеком в Церкви этого дара таинства. Елей трижды крестообразно возливается на тело усопшего со словами: «Помазывается (такой-то) елеем радости, во имя Отца и Сына и Святого Духа!» Эти слова полностью совпадают со словами помазания во время крещения. В ответ на них, как всегда если нет противопоказаний, звучит «второй» аминь.

В-третьих, в заключении происходит благодарение за таинство и его дары, прежде всего, на ближайшей евхаристии с соответствующими заупокойными поминовениями, а затем на поминальной общей трапезе-агапе, называемой поминками. Так как эти трапезы священны, они несоединимы с элементами языческих тризн, в первую очередь с алкогольными крепкими напитками и передачей усопшему в «загробный мир» продуктов питания и других материальных земных благ и знаков достоинства.

Пятый элемент нормали таинства всегда носит более экзистенциально-мистический характер и поэтому свершается в эсхатологической перспективе. Здесь речь идет прямо о действенности таинства и о его плодах. Их трудно эксплицировать и объективировать, представляя, как тот или иной идеальный символический знак, внешний факт или социально-исторический процесс. И все же, если Бог соблаговолит в свое время это открыть, можно будет свидетельствовать о наличии таких плодов таинства, о которых мы молились при его совершении: о бессмертии в Царстве Божьем, Небесном, обновлении человека, прощении всех его грехов и избавлении его ото всех зол. Конечно, в самый Последний День в таком случае можно будет произнести и услышать окончательный, «третий» аминь.

Существует огромное количество искажений духа, смысла и формы таинства погребения. Удивительный таинственный его характер всегда был связан, прежде всего, с помазанием тела усопшего священным маслом (елеем). И сейчас в Требнике есть указание, что нужно возлить масло «от лампады» — елей — на тело усопшего перед закрытием гроба и погребением. Но по сути никто этого, к сожалению, не исполняют, ибо теперь это заменено посыпанием останков человека землей или пеплом от кадильницы. Но сейчас это имеет уже другой смысл, это стало символом того, что человек и все в мире возвращается в первобытное состояние, в прах и пепел. «Земля еси, и в землю отыдеши», т.е.  ты земля, ты прах, ты пепел, и будешь ты во всю свою смерть пеплом. А когда-то возлияние масла, вместе с Молитвой освящения елея, которая была перед этим, т.е. вместе с эпиклесисом, и было главным моментом всего таинства погребения. Получается, что со временем из чина выпало самое важное — то, что соответствует в чем-то не только помазанию перед крещением, но и самому таинству миропомазания как печати Дара Духа Святого для крещаемого. Вот и выходит, что вместо радости общения в Духе Христовой Жизни мы получаем унылое, хотя и очень красивое, заупокойное богослужение, еще не связанное с победой Христовой. В результате, может быть, и рождается покаянное чувство, но еще в духе Ветхого Завета, когда все — суета, когда всё на земле бессмысленно, когда ничего в земной жизни не важно. Царь ли ты, раб ли ты, твоя красота и доброта, не говоря уж о богатстве, — это все неважно! Вот что сейчас стало главным духовным итогом отпевания. 

В современном христианстве, в т.ч. в православии, существует и много других искажений, связанных с погребением усопших. Например, с одной стороны, мы часто сталкиваемся с проблемой отпевания может быть и крещеных, но сознательно не верующих людей. По сути это — нонсенс, бессмыслица, и таковых отпевать не следует. Но с другой стороны, возникает обратный вопрос: а возможно ли отпевание для тех формально некрещеных людей, которые почему-либо не имели возможности креститься, хотя всерьез и действенно стремились жить по-христиански. Вроде бы это невозможно. Но тут все же бывают и исключения из правила. 

Конечно, все наши современные молитвы за усопших несут на себе различные следы искажения и редукции, и это в первую очередь из-за умаления в Церкви самого духа и смысла центральных таинств, в первую очередь по причине фундаментализма или секуляризма, часто имеющих нехристианские корни. Отец Александр Шмеман писал, что в самом центре искажений здесь стоит неверное восприятие смерти, ведь отношение к ней наиболее ярко характеризует отношение человека к жизни и ее смыслу: «Суть этого искажения, — пишет отец Александр, — а также его причина в первую очередь в прогрессирующем отъединении самими христианами (и это несмотря на исходную христианскую веру и доктрину!) жизни от смерти и смерти от жизни, в обращении (духовном, пастырском, литургическом и психологическом) с ними как с отдельными явлениями, отдельными объектами, или областями заботы церкви» (Шмеман Александр, протопр. Литургия смерти и современная культура. М., 2014. С. 40-41). Отец Александр совершенно прав в том, что верующим во Христа людям необходимо заново раскрыть христианский смысл смерти: и как онтологической катастрофы, и как перехода в другой мир, и как победы Христа над Смертью, что и является главным содержанием православного заупокойного богослужения (там же, с. 156). Ибо, как он пишет, «в каждом погребении, в каждой заупокойной службе смерть преображается [в Жизнь вечную], и заново раскрывается смысл пасхальной природы крещения и евхаристии» (там же, с. 154).

В завершение сказанного мы вправе сделать вывод о том, что действительно, в древней Церкви погребение было таким таинством, которое молитвенно завершало и венчало земной путь человека и таинственно открывало для него врата в Царство Небесное, обозначая этим главную цель всей жизни христианина. Именно поэтому таинство погребения аккумулировало в себе и исполняло, т.е. доводило до полноты, все другие таинства Церкви, в первую очередь таинство просвещения — таинство крещения в Смерть и Воскресение Христа. 

В связи с таинством погребения верных и таинстводействием святого помазания после отпевания мы можем говорить о новом возрождении человека — о его возрождении уже прямо для Жизни вечной. Это возрождение можно назвать «третьим» возрождением.

Хорошо известно учение Церкви «о двух возрождениях». Первое» возрождение — это таинство просвещения как таинство крещения в широком и полном смысле слова, а «второе» возрождение — это возобновление, актуализация этого таинства, практикуемое в тех случаях, когда что-то помешало ему реализоваться сразу, целиком и полностью. Это лучше всего могло выражаться в монашеском постриге. Часто оно и было именно так в связи с массовым распространением детского крещения, ибо детское крещение само по себе, по понятным причинам, никогда не может быть полным таинством с точки зрения его действенности. А теперь мы говорим о «третьем» возрождении человека — уже без «испытательного срока» земной человеческой жизни, непосредственно для Жизни вечной во Христе и со Христом и Святым Духом в Отце.

Мы не можем, к сожалению, до сих пор нигде увидеть воочию полноценное таинство погребения верных, но о нем вам важно уже знать, ведь никто не знает число дней своих на земле, как и образ кончины своей.

Пока же у нас нет полной уверенности в благоприятности дальнейшей судьбы данного конкретного скончавшегося человека, Церковь и ее отдельные члены могут молиться «за упокой» (об упокоении) этого усопшего, приснопоминаемого (т.е. всегда воспоминаемого) новопреставленного человека[6].

Поминальная молитва об упокоении — это духовная жертва любви. Эта жертва, в том числе на евхаристии, приносится за усопшего как дар ему самому и как плод любви к нему, ведь усопших имеет смысл поминать, только, если у нас есть к ним любовь. Для Бога может быть важно только это наше свидетельство любви, ибо только она может что-то глубоко менять в жизни и в тварном мире, а все остальное для усопшего уже не имеет значения. Эта молитва должна быть живым свидетельством о нашей вере, доверии, надежде и любви к усопшему перед лицом Бога и Церкви, его ближних и близких. Тогда эта наша жертва и наше свидетельство уже не смогут не иметь своего особенного пред Богом действия, хотя, как известно, «за гробом покаяния нет» и дела усопшего человека «идут вслед за ним» (Откр. 14, 13).

С той же целью близкими и ближними устраиваются и поминки по усопшему, т.е. особые заупокойные агапы, или поминальные благотворительные трапезы во имя усопшего, изначально бывшие ярким свидетельством непрекращающегося в Церкви кафолического (вселенского и соборного) «общения Святого Духа» и «общения святых» во свете Любви Божьей. В Церкви существует богатая традиция и чин поминок, с которым можно познакомиться в русском переводе в «Православном богослужении», книге 6 (М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2009. С. 93-95).

Что же ожидается каждым человеком после его погребения и отшествия от земли? «Потом — Воскресение и Суд» (см. Евр. 9, 27), «ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово» (2 Кор. 5, 10), т. е. перед троном Судьи — Христа (см. икону Страшного Суда). Это Суд Его  требовательной и судящей Любви. Именно тогда и там произносится последний, «третий» аминь таинства погребения. Там же наступит и актуализация «третьего» священства, «третьего» царствия и «третьего» брака (бракосочетания), как и всей полноты даров Святого Духа. Там и тогда человек совершенно исцеляется и им приносится достойный плод покаяния. Там и тогда человек, обретая Жизнь вечную в своем воскресшем духовном теле, навеки возвращается к своему Небесному Отцу.

Я немного это поясню. Что здесь имеется в виду под «третьим» священством и царствием? Если «первое» священство и царствие — это дар всеобщего царственного священства народа Божьего, а «второе» — это священство иерархических лиц и царствие земных христианских царей, то «третье» священство и царствие — это царствование и священство святых, прославленных на Небесах и приносящих в своем служении непрестанные жертвы любви. То же самое можно сказать об их браке. «Первым» браком считается заключение духовного брака в крещении, как и духовного завета человека со Христом в Духе Святом. «Второй» брак — это или брак монаха с Богом, или брак человека по обычной человеческой, земной любви, т.е. это церковная свадьба. А «третий» брак — это единение человека и Церкви с Агнцем Божьим в вечной Жизни. Здесь раскрывается и вообще вся полнота даров Святого Духа. Вот здесь и в тот час Бог становится всем «во всех», и «во всем» (1 Кор. 15, 28).

Когда же Бог будет «всё во всех» и «всё во всем», и придет «новое небо и новая земля», т.е. в Царстве Божьем, Небесном, индивидуальность и ипостась мирского человека переживут опыт «второй» смерти (Откр. 20, 6), а духовный Человек как богочеловеческая Личность будет жить вечно, т.е. по-божески и по-человечески, в Любви, Свободе и Творчестве, в общении и служении. И в этом уже раскроется Тайна Жизни человека в «славной свободе детей Божьих» (Рим. 8, 21). Ее откровения ожидает весь мир, в том числе и мир животный.

Это время мы можем и должны приблизить!