Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

Мне хочется оглянуться назад и вспомнить, что открылось всем нам из области христианской этики за период наших встреч. Мне кажет­ся, что хотя мы и не ожидали каких-то откровений в этом цикле, тем не менее что-то важное прорвалось сверх наших ожиданий. Отчас­ти благодаря вам: ваши вопросы, ваш интерес, который проявился достаточно активно на каждой встрече, помогали нам связать слу­чайно родившиеся темы в нечто единое и целостное.

Сегодня мы, почувствовав, что тема этой встречи как бы соединяет этику и эстетику, решили сделать акцент на итогах и дать вам возмож­ность высказаться еще и еще раз, чтобы вы могли задать вопросы по любой из тем, которые вы слышали, потому что иногда вопросы рож­даются по прошествии определенного времени. В связи с этим я поста­раюсь сегодняшнюю тему изложить как можно короче. Я хочу лишь поделиться с вами какими-то своими соображениями, а также тем, что в нашей жизни болит. Мы ведь так и задумывали этот цикл: не как не­кое теоретизирование по поводу этики, а как беседы на болезненные темы для нас, общества, близких. Каждая тема была связана с какими-то болевыми точками. На них надо нажимать очень аккуратно, надо быть осторожным. Осторожным не из каких-то внешних страхов, а из внут­ренних соображений, которые заставляют нас всегда беречь друг друга и помогать друг другу, а не нажимать на эти точки, как на кнопки.

Итак, наша тема – «Этическое отношение к эстетике». Вообще говоря, ныне нельзя не почувствовать того, что и область этическо­го, нравственного, и область эстетического, прекрасного, в нашей жизни находятся в упадке. Об этом мы уже говорили с разных сто­рон и наиболее ценным было то, что мы видели, какие здесь стоят проблемы не только в мире сем, который лежит во зле, но и в цер­кви. Поэтому мне особенно хотелось бы напомнить вам, что необ­ходимо возрождение и этической, и эстетической сторон нашей христианской жизни. Думаю, что мы можем об этом говорить без страха. Конечно, бывает затруднительно говорить о недостатках церковной жизни, ведь это провоцирует людей на уравнительное отношение: вот – недостатки в обществе, в государстве, в эконо­мике, в политике, а вот – недостатки в церкви. И вроде бы все равны, и все успокоились. Значит, нет такого места на земле, куда можно было бы прийти и почувствовать себя вполне адекватно.

Тем не менее это не так, потому что мы знаем, что в церкви чело­век получает все нужное для него, хотя не без проблем. И это хоро­шо, так и должно быть. Мы знаем, что человек никогда, до конца своей жизни, ни внутри себя, ни вокруг себя не снимет всех проблем, свя­занных даже только с этикой и эстетикой, с тем, что есть добро, и с тем, что есть красота. Потому что нам всегда угрожает что-то недоброе и некрасивое. Вспомним об этой связи добра и красоты. Мы с этого начинали наш цикл по этике. Помните, я говорил о том, что доброта в изначальном, древнем смысле этого слова есть добро и красота, вме­сте взятые. Доброта – это то, что хорошо и правильно в жизни, что праведно. Без добра в сердце нет истинной красоты, как без гармо­нии и красоты не может быть добра. Вот одна из тех пружин, которая заставляла нас идти вперед и вперед. Нельзя было говорить о какой-либо проблеме без понимания этого начального тезиса, без понима­ния того, что нельзя даже претендовать на какую-то красоту, если она не удовлетворяет принципам добра, как человек никогда не может быть назван добрым, если он некрасив в своей жизни. И эта некрасота какая-то и недоброта проявляется многообразнейшим образом.

Можно сказать, что этика – один из основных критериев общей оценки людей эстетической сферы деятельности. Почему «один из основных критериев»? Ведь так хочется сказать, что это – основ­ной, главный, единственный критерий. Но сказать так будет несколько опрометчиво, ибо над тем, что добро, и над тем, что красиво, над всем тем, что хорошо, стоит еще Истина, которая есть Сам Бог, открытый нам через Христа и во Христе.

Без этического отношения к эстетике в области красоты могут рож­даться самые различные чудовища, различные псевдоморфозы: фор­мализм, необыкновенная претензия на водительство, на полноту жиз­ни, на решение всех вопросов, на суд в последней инстанции и т.д. Мы должны узнавать эти вещи в своей жизни – вот что для нас являет­ся важным. А эти псевдоморфозы, эти ложные порождения лживого духа мы очень часто встречаем в искусстве, особенно современном.

Современное искусство – необыкновенно вырожденная форма, как вы хорошо знаете, в любом своем проявлении. Хотя это не значит, что там ничего хорошего не осталось. Это не так. Можно находить ка­кие-то крупицы, которые все время проскальзывают: вот блеснет один бриллиант, вот – другая драгоценность. Но искать это приходится иногда в самой неблагоприятной атмосфере. Если еще какая-то стили­зация бывает удачной, то своего стиля современная культура, совре­менное искусство выработать пока не может. Вернее, ее стиль заклю­чается как раз в вещах, которые противоречат самому понятию стиля.

Но красота имеет свое особое призвание – вести к Истине, вести к Правде, вести к Богу, вести ко Христу, даже через страдания, свя­занные с ее постижением и установлением ее правил в личной и обще­ственной жизни. Достоевский говорил: «Красота спасет мир». И был прав. Мы можем добавить, что спасительно также и добро, но при не­котором условии: если добро и красота сохраняют свое место педа­гогов, водителей. Тогда подлинная красота и подлинное добро способ­ны вести человека, способны приводить к полноте жизни, способны решать множество современных вопросов, способны иногда и судить.

Но мы все живем среди псевдоморфоз, в обстановке формализ­ма, претензии и ложного, неистинного суда. Люди друг друга судят, и очень часто этот суд неправеден. Мы часто живем в обстановке не­кой удушающей атмосферы грязи и уродства, что, конечно, противо­речит и эстетическим, и этическим требованиям. Отсюда наша зада­ча: чувствовать это, видеть это и остро на это реагировать. Надо уб­рать грязь и вокруг себя, и из себя, и из памяти своей, и из навыков своей жизни. Тогда откроется красота и святость, появятся простота и открытость в сердце человека. Надо возродить ценность чистоты в человеке. Не ритуальной только, не плотской только, а некоей выс­шей, о которой мы с вами тоже уже говорили. Чистота в христиан­стве есть святость, есть избранность и принятость Богом – и ничто другое. Поэтому никакие голодания и прочие подобные средства ни­когда никого не приведут к чистоте тела, души или духа. Тем более, они не способны очистить мир, общество и даже наш родной дом.

Но надо бороться и с тем уродством, о котором я упомянул, с урод­ством нашей жизни. Надо острее почувствовать, что это уродство жиз­ни, от которого мы все страдаем как от такового, просто от факта. Как мы везде натыкаемся на грязь, начиная с улиц, с внешнего, с грязных ушей и рук, мы так же везде натыкаемся на это уродство. Повторяю, и то, и другое – внутри нас. Мы можем чувствовать это и не чувство­вать, страдать от этого и не страдать, очищаться и, наоборот, способ­ствовать умножению этого уродства, этой грязи. Это уродство – внутри нас, хотя часто оно выходит наружу. Совершая грех и оставаясь недо­брыми, мы уродуем себя и других, уродуем общество, мир и свой дом.

Я не случайно произнес второй раз слово «дом», столь важное в нашей жизни. Оно организует нашу жизнь в некую целостность и тре­бует некоего духовного, душевного и телесного наполнения. А это как раз то, что сразу открывает нам область экологии. И вообще, мне ка­жется, что сегодняшняя тема очень связана с этой областью. Но только под экологией мы должны понимать не только то, что очень полезно. Полезно иметь хороший воздух, полезно иметь много рыбы в чистых реках и т.д. – экономически полезно. Но мы должны отойти от только внешнего, утилитарного подхода к этому вопросу. Нужно видеть не только экологию внешней природной среды, надо понять, что все, что является для нас домом, все это должно быть пронизано неким внут­ренним равновесием, некоей гармонией, красотой и добротой.

Это и является нашей экологической задачей, общей задачей эко­логии. Поэтому мы не можем ограничиться только частной экологи­ей природы или даже только экологией культуры. Если, допустим, нашим домом является общество, то должна быть и социальная эко­логия. Если нашим домом, в котором мы живем, является церковь, то и в церкви должна быть наряду с икономией своя экология. Ведь церковь – тоже дом, космос – тоже дом, и природа – дом. И наша квартира. Наши квартиры – тоже дом, хотя так мало на него быва­ют похожи.

Сейчас это чувство обостряется, люди хотят вырваться из своих страшных рабских трущоб, из этих ульев, в которые их засадили, как пчел и как невольников. Но тем не менее человек стремится в свой дом, он всегда хочет иметь родной дом. А пока наша квартира – не родной дом, наш роддом – тем более не родной дом. Зна­чит, город, в котором мы рождаемся и живем, – тоже не родной дом. Тут не хватает еще каких-то внутренних связей. Даже наш на­род, нация наша – тоже не родной дом и храм – не родной дом. Вот это – самое главное в нашей сегодняшней теме, именно здесь мы должны почувствовать острие проблемы.

Задача всякого рода экологии – бороться с любым уродством и грязью в мире и в жизни, в человеке и в обществе. А это и есть задача возрождения прежде всего церкви и внутренней и внешней культуры. Вспомним, что слово «культура» прежде применялось ко всему. Например, сельскохозяйственная культура – все, что куль­тивируется. Это может быть обобщено. Культуру и церковь надо возрождать, если мы хотим, чтобы снова зацвела и стала плодоносить земля, чтобы отрезвилось общество, отрезвились люди, перестал погибать от грязи и уродства человек.

Итак, христианское этическое отношение к эстетике требует от нас очень многого. Повторяю, это совсем не просто какой-то академи­ческий вопрос. Это отношение к эстетике требует, чтобы мы, стре­мясь к красоте, во-первых, начинали с себя. Это очень важное эсте­тическое требование – начинать с себя, чтобы наши мысли, чувства и дела были красивы независимо от возможности какого-либо конт­роля над нами. Сейчас мы просто пренебрегаем этим контролем, потому что сам контроль часто бывает неправеден и некрасив по своей сути. Но в принципе мы должны быть независимы от него. Поэтому красиво должно быть в нас все. Как тут не вспомнить А.П. Чехова? Действительно, в человеке все должно быть прекрасно. Правда, не­много не в том смысле, в каком о красоте говорил Чехов, ибо в че­ховское время редко вспоминали о единстве добра и красоты. Тог­да слишком надеялись на красоту, думали, что красота автоматически за собой привлечет добро, и ошиблись, поставив на пьедестал свое­го сердца Христа и антихриста, и дорого поплатились за это. Впро­чем, к сожалению, не только они, с ними – и все мы.

Вообще же в нас все-таки должно быть красиво все: и наша одеж­да, и обстановка дома, и наши движения, и наша речь, и наше отно­шение друг к другу. Кажется, простейшие вещи, этому учат детей. Но, видимо, мы или плохо учим, или не можем, не способны сейчас показать пример, потому что дети этому не учатся.

Стремясь к церковной культуре, мы должны перестать самовы­пячиваться, слишком высоко думать о себе. Это опять – простей­шее требование скромности. Нужно умение ценить культуру и кра­соту везде и во всех, где и в ком она действительно есть. Эти вещи также должны воспитываться с детства. Еще надо вспомнить о цен­ности чести человека. Не случайно прежде говорили: береги честь смолоду. Мы всё это также знаем, но опять же никак не можем это­му никого научить. И это проблема.

Этическое отношение к эстетике еще требует, чтобы мы, стремясь к христианской культуре, не проходили мимо всякого безобразия и уродства без соответствующей внутренней и внешней реакции. Мы же усвоили все неписанные правила: не вмешивайся, «не высовывайся» дома и на улице, на работе и в кругу родных и друзей. Есть некая мера, которую человек сам себе устанавливает, мера, как правило, крайне заниженная, которая говорит о возможности такого вмешательства. Люди в наше время настолько приняли ее за норму, что уже всякая попытка изменить ситуацию действительно воспринимается как некое насилие, как некое вмешательство. В таких случаях люди го­ворят: «А ты на меня не дави, а кто ты, чтобы мне такое говорить?»

Мне кажется, что для того, чтобы осуществлять этико-эстетическое отношение к жизни, надо перестать играть в жизнь. У нас уди­вительно игровое отношение к жизни, причем иногда оно культиви­руется, возводится в ранг почти религиозной догмы, пусть без пре­тензий на христианство. Я думаю, тот, кто встречался, например, с кришнаитами, имел возможность в этом убедиться и понимает всю сложность этой проблемы. У нас об этом писали: опубликовали Хейзинга и – опубликовали реакцию на него С.С. Аверинцева, хотя, к сожалению, это осталось довольно специальной литературой, о чем можно лишь опять и опять сожалеть. Эти вещи не доходят до наро­да, а в них говорится о вещах очень важных. «Homo ludens» – это «человек играющий». Помните, был «хомо сапиенс», «хомо экономикус», всякие другие «хомо»? Итак, надо перестать играть в жизнь, стесняясь проявить в этой своей жизни принципы добра и красоты. Для этого нужно научиться ценить жизнь такой, какой она являет­ся, какой она нам дана. И этого нам тоже очень не хватает, ведь для этого нам надо перестать злословить всех и вся. А это можно сде­лать только при условии воспоминания об источниках добра и кра­соты. Мы же часто этих источников в своей жизни не чувствуем.

Надо возродить присущий области красоты и добра страх Божий в том смысле, в каком мы с вами уже говорили, в смысле благого­вения перед святыней, всякой святыней. Пора прекратить профани­ровать святыню, какая бы она ни была, если это святыня подлин­ная. Да, есть высшие святыни и есть «вторичные» святыни – это верно, и нам надо это знать и эти вещи различать. И тем не менее даже «вторичная» святыня есть святыня, и в нас должно быть бла­гоговение перед святыней, если мы хотим, чтобы наша жизнь изме­нилась. Надо благоговеть перед святыней как перед неким праро­дительским лоном всякой красоты, всякого добра.

На принятом у нас языке это значит, что в первую очередь долж­но быть благоговение перед Церковью Божьей, Церковью Христо­вой, Церковью Духа Святого. Вот сейчас идет праздник – Троица. И совершенно не случайно этот день духовного воспоминания Соше­ствия Святого Духа на апостолов отмечается как день рождения Церкви. Это Сошествие породило Церковь и освятило весь мир, весь космос. И вы, наверное, помните прекрасное выражение: как гово­рили наши предки, в эти дни праздника наша земля – именинница.

Мне вспоминается одно церковное песнопение. Оно по-славянски не­много сложное, но я приведу его в более простой форме: «...процвета­ла пустыня, словно лилия, – языческая неплодящая церковь – с прише­ствием Господа и Святого Духа». Вот эта засохшая наша жизнь, которая есть «пустыня», «языческая неплодящая церковь» – она может зацвести и обрести новое качество красоты, подобной красоте лилии (вспомним, что в Евангелии говорится о лилиях, которые украшает Сам Бог).

Наше общество, наш народ до сих пор живет в этой страшной языческой пустыне, ибо духовное возрождение еще не наступило. Если оно где-то и прослеживается, то оно часто отягощено веща­ми, далекими от духа, и часто является лишь средством какого-то негатива, какого-то отрицания или средством утверждения весьма от­носительных ценностей национализма, утилитаризма и т.д.

Нам надо возродить сами понятия об истинном и неистинном в отношении добра и красоты. Для этого надо преодолеть всякую лжи­вость и нечестность, всякую расслабленность, размазанность, ког­да становятся неважными все границы и грани, все этапы и вехи. И это очень большая проблема. Вы это знаете по себе и по нашему обществу. Но при этом совершенно невозможно думать, что в нас и вокруг нас нет сил, искренне стремящихся преодолеть эту лживость и нечестность. И тем не менее это остается проблемой каждого че­ловека, а потому и всего общества. В нем есть некий прорыв, люди устали от лживости, и своей и чужой, но чем больше это их личная проблема, тем больше они клеймят в этом отношении других. Они устали также от бесчестности и, опять же, чем больше это их лич­ная проблема, тем более они клеймят других. Пока это чаще всего так, хотя это не значит, что так будет всегда...

Надо, соединяя в себе, в своем сердце этику и эстетику, пере­стать склоняться к эклектике в области красоты и добра, к желанию сидеть сразу на всех стульях. До сих пор у нас это вещь тяжелая, почти неизбывная. Очень редко встретишь людей настолько целос­тных, что можно сказать: они эту проблему решили; может быть, они хороши или не очень хороши, но они целостны в своем существо­вании, в своей экзистенции.

Вы знаете, эклектика проникла везде. Проникла и в духовную жизнь. Отсюда рождается, например, псевдоэкуменизм, а от него рождается резко отрицательная реакция на экуменизм. К сожалению, тут метла метет иногда слишком неаккуратно и вместе с псевдоэкуме­низмом выметает важные церковные, духовные ценности. Но ведь есть же такой псевдоэкуменизм, и христианский, и межрелигиозный, от ко­торого до сих пор наш народ еще не освободился. Как здесь не на­помнить слова Осипа Мандельштама о том, что наши катаклизмы начала XX века в огромной степени были связаны именно с неверностью народа Богу и Церкви, с неверностью, проявившейся в такой эклекти­ке. Он это связывал с распространением в нашей стране теософии и подобных ей движений. Это для немногих понятная фраза. И действи­тельно, она требует серьезного толкования. До сих пор многие люди хотят все объединить, не прилагая никаких внутренних усилий по пре­одолению греха разделения внутри и вне себя. И поэтому они стригут только листики сверху, и у них ничего не получается. Очень печаль­ное зрелище представляют современные теософы, антропософы, йоги и прочие, при всем при том, что этим своим движением они, может быть, и сделали большой шаг вперед по отношению к прежнему сво­ему духовному состоянию (если говорить о конкретных людях).

Надо знать, во имя чего и чем мы можем жертвовать в жизни. Надо научиться идти на жертву, вплоть до жертвы внешней красотой и гар­монией своей жизни. Мы часто говорим о кресте и говорим, что каж­дый, кто хочет следовать за Христом, должен взять свой крест и сле­довать за Ним. И мы хорошо знаем, что это значит, мы хорошо по­нимаем, что крест есть символ божественной Любви, ее судьбы в этом мире, что крест – это всегда символ жертвы, жертвы временным, жертвы второстепенным ради главного, когда нужно продать все свои жемчужины, чтобы обрести поле, где и находится одна, но драгоцен­ная жемчужина – Царствие Небесное. Нам очень трудно бывает чем-то жертвовать. У нас так долго всё отнимали, что теперь нам кажет­ся, что все на свете нам должны, что теперь нам надо только всё при­обретать. Поэтому попробуй-ка призови людей к жертве.

Вы, наверное, обратили внимание, что в начале перестройки, гово­ря об отношениях церкви и культуры, заговорили было и о меценатах и спонсорах. Где эти разговоры теперь? Нигде их нет по одной простой причине: нет меценатов и нет спонсоров. Они появляются иногда, очень редко для того, чтобы доказать, что в общем случае их нет, что они исключения, которые подтверждают правила. Это совсем не значит, что некому меценатствовать и некому быть спонсором. Но люди, даже желающие жертвовать, жертвовать не умеют. Я не говорю уже о великих жертвах, о жертве своей жизнью, допустим. Еще в первой полови­не нашего века люди очень хорошо знали, за что можно добровольно пожертвовать своей жизнью. А сейчас спросите самих себя: есть ли у вас что-то, за что вы сейчас же могли бы пожертвовать жизнью? Вот натурально, действительно, своей жизнью, вот сейчас. Думаю, что от­вет на этот вопрос будет скорее неутешителен. Даже в этом зале.

Вот если мы с вами научимся это делать, если наше христианское этическое отношение ко всякой эстетике приведет к новому синтезу, тогда откроется и новая страница в нашей жизни. Она откроется и в эстетике самой этой жизни, пусть, возможно, и через трагедию в жиз­ни. Тогда красота снова соединится с добром и явится новая доброта, совершенство которой, через новое откровение Христа и Святого Духа, приведет нас и весь мир к тому, что мы называем Царством Небесным.

Мне представляется, что этих мыслей на сегодня достаточно. Я с вами ими поделился, как видите, не претендуя на полноту раскрытия темы. Но мне не хотелось теоретизировать. Мне хотелось только на­щупать болевые точки, о которых я упоминал сегодня вначале. Ко­нечно, есть что-то еще, что я упустил или что мне представляется не таким больным, как, может быть, вам.

Но все-таки хотелось бы подвести какие-то итоги.

Что нам уже дал наш курс? И что он оставил в наследство? Какие-то проблемы, которые внутри нас только еще начали решаться, но не решились. Хорошо, если мы о них подумаем, хорошо, если мы себя проверим и если хотя бы наше сердце будет устремлено на их реше­ние. Думаю, что на такой, пусть и не самой веселой ноте, мы можем закончить этот год в надежде, что следующий для нас будет веселее.

Вопросы и ответы

Дайте, пожалуйста, определение красоты.

Думаю, что здесь надо остерегаться дефиниций, строгих опреде­лений. Видимо, писал человек, который не был на всем нашем цикле. Для таких, как он, повторю, что в красоте, как и в добре, есть тайна, и эта тайна возникает от того, что источник красоты и добра – в Боге. Бог не есть красота, Бог не есть добро, но добро и красота – от Бога. Помните рассказ о сотворении мира, когда Бог сотворил то-то и то-то и увидел, что это хорошо, что все это – доброе и красивое тво­рение? В самой природе, в самом мире, в обществе, в человеке, в жи­вом мире, в космосе есть начало добра и красоты. Вот мы и любуемся теперь звездным небом, мы любуемся лесом и животными. Ну что? Выросло одно дерево, другое дерево, третье – чего здесь такого, чтобы этим любоваться? А мы любуемся. В природе есть нечто. Это слишком большая тема – каким образом постигается мир и его кра­сота как Божье творение. Но это есть. Поэтому определений добра и красоты давать не следует. Это будет слишком упрощать дело.

А что есть красота, если есть лишь что-то одно? Скажем, одно дерево, один пейзаж по-разному преломится в глазах разных художников, и у них возникнут разные гармонии. Красота объек­тивна или субъективна? Что в ней объективно и где она стано­вится субъективной?

Красота не объективна и не субъективна, хотя несет в себе эле­мент и того и другого. Конечно, художник вносит в творение субъек­тивный момент. Мы можем разбирать по частям какое-то произве­дение искусства и находить объективные основы красоты. Да, это вполне возможно. Но никогда ни объективными вещами, ни субъек­тивными вещами вы не исчерпаете этот вопрос о том, почему этот пейзаж, или эта картина, или этот сад красивы? Эти вещи – только части, элементы, сама же красота, будучи связана с некоей гармо­нией, ускользнет от вас, если вы ее разложите на составные части, словно труп. Это то, чего нужно избегать всем искусствоведам. Иног­да это у них получается «очень хорошо», но это не очень красиво. Думаю, что на этом можно остановиться. Мы будем продолжать наш цикл в следующем году и мы еще будем к этому возвращаться.

А. Копировский. Мы, собственно, с этого начинали. Есть зна­менитый диалог Платона, где он так красиво уходит от определе­ния красоты. Показывает, что все, что можно назвать красивым по-человечески, очень относительно. Он говорит об идее красоты как о некоем образе, о том, что красота как бы бытийствует, она есть в каком-то высшем смысле. Но увидеть ее как таковую нельзя, и по­этому абсолютно невозможно ее определить. Мы, конечно, не бу­дем задерживаться на античном определении красоты, хотя оно очень хорошо. Я только хотел сказать, что в христианской эстетике поня­тие красоты не может быть связано со смакованием. Такой почти гастрономический оттенок в красоте, который сейчас очень поощря­ется, потому что он ощутим – красоту можно попробовать на зуб, на язык, на запах – вот это должно уйти. В этом, если хотите, уже есть какой-то момент аскетики, даже уже не этики, а аскетики. Вот это то, что присутствует в эстетике христианства.

Если можно, немного о Сальвадоре Дали в контексте сегодняш­ней темы.

Очень хороший пример, как раз он прекрасно укладывается в тот контекст, который я вам пытался представить. Талантливейший, бе­зусловно, человек, как и Пикассо, Дали – человек своего времени, и он, конечно, болеет всеми теми болезнями, которые я объявил и от которых надо избавляться. И поэтому на самом деле его красота не выдерживает проверки критерием добра, а его доброта не вы­держивает проверки критерием красоты, как и Пикассо, несмотря на то, что я считаю Пикассо гениальным.

А. Копировский. Здесь очень важен личностный момент. Не стиль, а момент. Потому что есть сюрреалисты или отдельные их про­изведения, которые вполне вписываются в понятие гармонии и кра­соты, где она ощущается. Как и в любом стиле, у него это можно найти. Может быть, для кого-то дерзновенно будет сказано, но ка­кие-то христианские источники можно найти в любом стиле, это будет зависеть от художника.

И это важно. Допустим, сначала Ватикан очень отрицательно от­носился к Сальвадору Дали, а потом – прямо наоборот. И Дали стал писать всем вам известные картины на христианские сюжеты. Его «Тайную Вечерю» все знают, его «Распятие» тоже все знают. И все-таки в некоей последней глубине он не снимает ту проблему, о которой мы сейчас говорили. Поэтому я никогда не стал бы ве­шать его картин в храме.

Вопрос о «первичных» и «вторичных» святынях – примеры.

«Вторичными святынями» называются реликвии: мощи, святые иконы, святые камешки со святых мест, части облачений с мощей и подобные вещи – то, что не само по себе источник святости, а что уже освятилось от этого источника и потому само является святы­ней. Скажем, причастие – первичная святыня, а чаша, в которой причастие, – вторичная святыня. Святыня? Да, бесспорно, но вто­ричная. А рука, которая держит эту чашу – святыня, так сказать, третичная. И так далее.

Какую позицию должна занимать Православная церковь по от­ношению к государству?

Этой теме у нас была посвящена встреча в прошлом году. С од­ной стороны, «нет власти не от Бога». Имеется в виду, что эта власть поддерживает законность в обществе. Законность, которая для всех раскрывает свои принципы правды и справедливости. С другой сто­роны, «должно слушаться больше Бога, нежели человеков». Если эта власть претендует на божескую власть, если она хочет саму себя считать критерием правды и истины – то подчиняться этим требо­ваниям нельзя, иначе человек может стать язычником, поклоняющим­ся кесарю, а это и некрасиво, и недобро.

Май 1991 г.

Текст публикуется по изданию «Кочетков Георгий, свящ. Беседы по христианской этике». Выпуск 4. Изд. 2-е, испр. – М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2004. – 68 с.