Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

Каждый из вас наверняка уже по названию темы понял, что речь пойдет о вещах очень важных, почти предельно важных для нас. Но именно почти – это я подчеркиваю, хотя объяснять, во всяком случае сейчас, не буду.

Нам надо в самом начале определиться и уточнить, о чем пойдет речь. Мы часто в своей жизни, когда говорим о каких-то важных ве­щах, употребляем эти слова – эти или синонимичные им, хотя, как по­казывает опыт, делаем это не всегда осознанно. И это очень печаль­но, что мы часто не знаем, в каком точно смысле можно употреблять эти категории, эти понятия. Для нас часто границы их не определены. Например, стало уже общепринятым синонимичное использование та­ких слов, как «правда» и «истина». Это некорректно, хотя в силу при­вычки стало уже допустимым. Далеко не во всяком тексте это те­перь можно уточнять. Например, когда мы говорим о научной правде, то сплошь и рядом синонимично можем говорить об истине, о том, что наука открывает нам те или иные истины, что в точном смысле этого слова неверно. Может быть, вам не вполне понятно, почему я заговорил о правде. Ведь сегодняшняя наша тема этого понятия, как может показаться, не содержит. Но на самом деле содержит, и вы скоро в этом убедитесь.

Итак, если мы сегодня будем говорить о добре и зле, о грехе и о законе, то мы прежде всего постараемся говорить о них в соотне­сении с Богом. Мы будем говорить не просто о добре человече­ском, не просто о том или ином зле, не просто о том или ином гре­хе, как его понимает один, другой, третий человек, и не просто о том или другом законе общества, государства, природы или духовной жиз­ни. Мы будем говорить о добре и зле в отношении к Богу – так, как Бог их видит, как они существуют пред лицом Божьим; и о гре­хе – пред лицом Божьим, и о законе – Божьем. Это очень для нас важно. После этого мы сможем что-то уточнять, и расширять тему, и сможем уже говорить о законах другого типа – о соотне­сении Божьего Закона и закона юридического или закона природы. Мы это сможем, но только тогда, когда мы будем хорошо знать Закон Божий.

Многие люди находятся в замешательстве от того, что злу корре­спондирует добро, а добру – зло. Это довольно очевидная вещь и все люди, которые думают, что Бог и есть само добро, не могут выйти из этого замешательства. И если не изменят своего пред­ставления о Боге, никогда не смогут. Почему? Надеюсь, это станет ясно к концу нашей сегодняшней беседы. Есть ли тут вообще вы­ход? Есть. Но он лежит совсем в другом контексте или при другой постановке вопроса. Потому что рассуждения, только что приве­денные мною, содержат в себе одну неточность, которая обычно и сбивает людей, особенно людей малопосвященных. Очень естествен­но, что люди стремятся к добру. Много ли вы видели в своей жиз­ни людей, может быть даже из тех, которые вам не нравятся, кото­рых вы считаете злыми, недобрыми, но которые сознательно стре­мились бы ко злу и думали, что им нужно творить зло в этом мире, в своей жизни? Думаю, если мы не будем слишком субъективны и односторонни, мы не найдем таких людей. Во всяком случае, я не знаю ни одного – скажу вам откровенно и с полной ответствен­ностью. Я не могу претендовать на знание того, что таких людей в мире вовсе нет. Может быть, есть, но я не встречал, как, скажем, я давно не встречал и атеистов. Поскольку все люди стремятся к добру, и притом каждый человек стремится к Богу, люди и отождест­вляют оба эти пути.

Аналогично мы могли бы размышлять о грехе и о том, что противостоит греху. Здесь, правда, есть вопрос, который мы все и каждый из нас должны сейчас поставить перед собой очень четко, избегая при этом всяких штампов. Если добру противостоит зло, то злу противостоит добро. Это выглядит, как дважды два – четыре. Но я хотел бы от вас услышать, что противостоит греху и что про­тивостоит закону. Вот видите, вы говорите: закону противостоит благодать, а греху противостоит праведность, свобода... Во всех этих ответах есть свой смысл, только он не совсем в той плоскости, которую предполагает сегодняшняя тема. Нам интересны ответы в той плоскости, в которой задается наша тема, а в той плоскости, в которой мы отвечали только что на вопрос, что противостоит злу и добру, верного ответа не прозвучало. (Из зала: «Правда, закон».) Да, вот тут вы совершенно правы, это ваше знание связано с жи­тейским опытом: конечно, греху противостоит правда, ему противостоит закон. И этот ответ будет самым корректным, самым правиль­ным. В том плане, в каком добро и зло противостоят друг другу, друг друга как бы дополняя в этом мире, в мире сем, точно так же соотносимы друг с другом грех и правда, грех и закон.

Итак, вопрос о добре и зле и о грехе и законе – один из самых древних, самых острых вопросов, которые только задавали себе люди. Я думаю, что ни у кого из вас сомнений в этом нет, хотя бы потому, что это вопрос совести человека. А есть все основания полагать, что без совести люди не существовали никогда. Как только человек по­явился на земле и смог назваться человеком – в нем было некое чувство правды, в нем было и чувство праведности, и чувство зако­на, и чувство добра, и устремленность к этому добру и этой правде.

Наверное, я сказал сейчас все же не совсем точно. Наверное, надо было бы говорить не вообще о существовании человека, а о сущест­вовании человека исторического. А как мы догадываемся, человек исторический существует не с первого мгновения существования че­ловека на земле. Человек исторический явился несколько позже. Человек исторический тянется к добру и отвращается от зла и греха. В человеке же первозданном было более высокое стремление – стремление к Богу и к себе подобным. Это важный нюанс. Мы сей­час не будем говорить о грехопадении (хотя история человечества началась с момента грехопадения), а попробуем уяснить, что же есть добро и зло и что же есть закон и грех.

Итак, мы должны будем вернуться к началу духовной жизни че­ловека и, значит, к началу собственной духовной жизни и спросить себя: что такое добро? Ясно и просто: добро – это то, что хоро­шо. И это не произвол, это совершенно точное словоупотребление. Добро есть то, что хорошо, и когда мы хотим чего-то хорошего, мы желаем добра. И в первой главе книги Бытия мы наталкиваемся на это слово «хорошо», причем в соотнесении с тем, что увидел Сам Бог. Семь раз только в 1-й главе Бытия (в стихах 1, 10, 12, 18, 21, 25, 31) мы встречаем это слово «хорошо» в русском тексте. А те из вас, кто любит славянский текст, помнят, что во всех тех местах, где говорит­ся: «И увидел Бог, что это хорошо», по-славянски говорится несколь­ко иначе: «яко добро». Вот оно, добро, и явилось нам. Добро в Биб­лии – некая высшая оценка. Оценка самого творения, начиная с третьего дня и по шестой. С той только разницей, что в 31-м стихе 1-й главы Бытия говорится о человеке и обо всем, что создал Бог: «Вот, хорошо весьма». Это «хорошо весьма», или «добро зело» по-славянски, появляется только в связи с человеком. Это важно, но об этом – не сегодня.

Так вот, добро есть то, что хорошо. Хочет человек быть хорошим – будь, пожалуйста, добрым; хочешь быть добрым – будь хорошим. Это – первая пара, которую мы должны здесь четко выделить. Но добро, т. е. то, что хорошо, надо воспринимать тоже в совокупности, в единстве двух понятий. Когда-то мы с вами их уже упоминали. Доб­ро – это вместе взятые доброта и красота. Одно без другого не существует. Это то, что в славянском языке называлось одним сло­вом «доброта». Когда вы в старых текстах читаете о «неизречен­ной доброте», т. е. «неизреченной красоте», например, лица Божьего, то здесь имеется в виду доброта и красота вместе. Я сознательно повторяю то, что уже звучало в этом зале. Потому что мне это пред­ставляется чрезвычайно актуальным и важным. Очень важно доне­сти до нашего сознания именно то, что добро – это красота и доброта вместе, и что одно без другого не существует и существо­вать вовсе не может. И если мы где-то умаляем красоту, гармонию, то мы умаляем и доброту; а стремясь к красоте недоброй, мы раз­рушаем саму красоту. Напомню вам здесь и известные слова Гого­ля о том, что бывает «не видно добра в добре».

Что же такое противостоящее добру зло? Зло – это некий ан­типод добра, это то, что нехорошо, то, что плохо, что не добро и не красиво. Раньше люди умели – и это еще сохранилось в живом русском языке – оценивать этическую сторону жизни человека че­рез это «некрасиво». «Ты ведешь себя некрасиво» – и это значи­ло, что ты нарушаешь правило не эстетики, а этики. Вот на это я хочу обратить ваше внимание. «Нелепо» по-славянски – это то, что «некрасиво», и это касается этической и эстетической сторон жиз­ни человека вместе взятых. «Недобро», «недоброта» – сейчас все реже употребляют эти слова. Может быть, только какие-нибудь вы­сокие поэтические тексты сохранили в полноте эти понятия. Раньше в образованном, как и всяком ином приличном обществе достаточ­но было сказать человеку: «Ты ведешь себя некрасиво», чтобы его поведение изменилось. Сам контекст этого выражения требовал не­медленного изменения жизни. Это было очень действенно.

Итак, добро есть то, что не зло, а зло – то, что не добро. А сме­шение добра и зла, которое мы наблюдаем в своей жизни, – это то, что называется духом мира сего. Именно духом мира сего – и это важно себе представлять, чтобы верно понять Писание. В Священном писании очень часто говорится об этом духе, и человек призы­вается именно в этом контексте к тому, чтобы не любить мир и то, что в мире. «Не любите мира, ни того, что в мире, – говорится в Новом завете, – ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Любить мир сей и любить Бога – это две несовмести­мые вещи.

Для того, чтобы понять эти слова – а они вызывают массу недо­разумений, – нам и надо четко себе представить, что дух мира сего, дух этого мира – это и есть смешение добра и зла. Для нас это важно еще и потому, что мы должны всегда помнить о том, что мир сей – это не одно добро. Люди иногда говорят: «Ну как же, неужели мы должны бежать из этого мира, ведь мир-то сотворен Богом?» И здесь есть ошибка. Или когда говорят наоборот: «Все, что в этом мире, – зло. Посмотрите, мир же "во зле лежит", как сказано в Пи­сании». Правильно, так сказано. Но сам мир сей все же не есть это сплошное, кромешное зло. Подчеркиваю, мир – это смешение доб­ра и зла, и в этом вся трудность отношения к миру. Именно поэтому Церкви заповедано не уходить из этого мира. Вспомним слова Хри­ста: «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, – говорит Он о Своих учениках в молитве Отцу Небесному, – но чтобы сохранил их от зла».

Итак, добро есть дух от Бога. И зло есть дух, хотя и всегда не от Бога. Тот и другой дух имеют свое соответствие в олицетворя­ющих их ангелах и демонах. В том словоупотреблении, которое сложилось к нашему времени, ангелы – это олицетворение духов добра, а демоны – зла. Хотя я хочу напомнить вам, что далеко не всегда было так. Если мы вдумаемся в изначальный смысл этих слов – ангел как вестник и демон как некая природная, часто космическая, сила, – то мы поймем, почему это так, почему в из­начальном значении совсем не обязательно демоны – это злые духи, а ангелы – совсем не обязательно добрые вестники.

Что же такое грех? Люди стремятся – и это особенно видно в наше время – освободиться от грехов. Из этого следует, что люди чувствуют свою порабощенность греху. Не просто захотел – совер­шил грех, не захотел – не совершил. Или: на меня повлиял кто-то, и я совершил грех, а могло бы этого и не быть. Нет, люди достаточно ясно себе представляют, что они бывают служителями греха и, та­ким образом, рабами греха. Как и в Писании сказано: «Кто кому служит, тот тому и раб». И еще: «Всякий делающий грех есть раб греха».

Грех есть то, в чем воплощается зло в мире, в жизни и в челове­ке. Зло есть дух, но когда этот дух воплощается, мы имеем дело именно с грехом. Я хотел бы обратить ваше внимание, во-первых, на воплощённость этих духов и, во-вторых, на то, что зло воплощается и в человеке, и в жизни, и в мире. Это не значит, конечно, что гре­шить может животное, или растение, или камень. Нет, грешить может только человек. Это очень важно. И тем не менее грех распростра­няется на весь мир, заражает собой весь мир и имеет универсаль­ный, вселенский характер.

А что же такое закон? Если мы с вами договорились, что закон противостоит греху, то я постараюсь для простоты дать определение закону аналогично определению греха. Закон – это то, в чем вопло­щаются добро и гармония. Ну а коли добро, значит, и доброта, и кра­сота. Обратите на это внимание. Очень жаль, что об этом редко и ма­ло приходится людям задумываться. В Законе Божьем всегда вопло­щаются вместе и доброта, и красота. Этот Закон обладает качеством того и другого. Мы же в жизни часто встречаемся с такими законами, которые не обладают ни тем, ни другим свойством, и поэтому просто забыли, что так и должно быть, что нормальный закон – это только тот закон, в котором максимально воплотились красота и доброта.

Нам сейчас даже трудно себе представить, что закон может быть добрым, что «он добр», как говорит апостол Павел, «и свят». Свят – значит от Бога, добр – тоже значит от Бога. Но он еще и красив. Если мы сейчас этого не поймем, то мы совершенно ничего не пой­мем в тех многочисленных местах Священного писания, большей ча­стью Ветхого Завета, где говорится о том, что Закон можно и нуж­но любить. Ведь мы себе очень хорошо представляем, что можно любить красоту, что вообще красота с любовью прекрасно сочета­ется – как и доброта. Не надо смешивать любовь и красоту, лю­бовь и доброту, это верно, но их сочетание очень легко ложится нам на сердце. Еще раз подчеркиваю, подлинный Закон, который от Бога, – это Закон, который обладает тем и другим качеством.

Когда сейчас произносишь это словосочетание – «Закон Бо­жий», – как-то чувствуешь, что начинает в тебе и вокруг тебя раз­ливаться какое-то ощущение тягомотины, чего-то такого не слиш­ком привлекательного. От этого и мы с вами не избавились. Вот сейчас часто приходится говорить о преподавании Закона Божье­го. Мы видим, например, по телевидению, как подходят к людям на улице и спрашивают, хотят ли они, чтобы их детям преподавали Закон Божий. Наиболее интересные ответы тогда, когда люди не хо­тят этого. Их спрашивают: «А почему? Неужели говорится о чем-то плохом?» Да нет, все понимают, что ни о чем плохом там не гово­рится, но тем не менее не хотят. Доброты – хотят, красоты – хотят, правды и справедливости – хотят, а Закона Божьего – не хотят. Как же это могло случиться в нашей жизни? Отчего? Думаю, оттого, что когда-то давно в народе произошла подмена и тогда под За­коном Божьим стали понимать какие-то очень относительные нра­воучительные правила и традиции, не очень прямо связанные соб­ственно с Законом Божьим, и поэтому их изучение навевало и на­вевает непреодолимую скуку.

А Закон Божий – главное орудие в борьбе с грехом, в борьбе за правду. В Первом послании апостола Иоанна Богослова говорит­ся о грехе, и говорится очень кратко, сильно и ясно: «грех есть без­законие». Если закону противостоит грех, то понятно, что есть не только этот закон, но и грех, противостоящий закону. Поэтому он и есть само это беззаконие. Отвечая на вопрос, что есть грех, иногда чувствуешь, что люди испытывают недоумение. Я никогда не встре­чал понимания этих вещей сходу, с первого раза. Если просто ска­зать, что грех есть беззаконие, то начинаются возражения. Тут же начинают спрашивать: закон – вещь изменяемая и относительная, чуть ли не просто человеческая, а может ли быть столь изменчивым и относительным понятие греха? Но давайте еще подумаем, что та­кое Закон Божий. Можно утверждать, что закон и правда – вещи вполне синонимичные: Закон Божий есть Правда Божья. О любой правде имеет смысл говорить если уж не прямо в этом контексте, то обязательно имея в виду этот «законный» и «божественный» кон­текст. Вот когда мы читаем, например, бердяевскую статью «Об ин­теллигентской правде и философской истине», то должны иметь в виду уже и другой контекст. Однако и тут мы совершенно ничего не поймем, если не соотнесем ту правду и истину, о которой пишет Бердяев, с Правдой Божьей и Истиной Божьей.

Но Закон Божий – это не только Правда Божья. То есть это целиком и полностью Правда Божья, но можно выразить это иначе и сказать иначе: Закон Божий – это целиком и полностью Воля Бо­жья. Если мы ставим перед собой цель познать и исполнить волю Бо­жью, мы должны хорошо себе представлять, что это значит – познать Закон Божий и исполнить его, т. е. поступить по Правде: правильно и праведно.

Многие из нас согласятся с тем, что надо познавать волю Божью и что надо ее исполнять. Но когда человек задается вопросом, а есть ли воля Божья совершать мне то-то и то-то, то будет ли он при этом думать о Законе Божьем? Часто приходится слышать: а есть ли воля Божья прочитать мне эту книгу, или поехать в отпуск, или купить хо­лодильник? При этом люди не имеют в виду Закон Божий, не пони­мают, что познать и исполнить волю Божью – это значит поступить по правде Божьей, даже тогда, когда надо покупать холодильник или ехать в отпуск и т. д. Удивительные разрывы нашей духовной жиз­ни проявляются в этих случаях.

И еще мы должны здесь сказать: Закон Божий есть все запове­ди, уставы и свидетельства Божьи. И когда мы говорим о них, мы го­ворим о Законе или о законах. Мы можем с полным основанием го­ворить здесь о том, что Закон Божий есть Устав Божий, есть некое Свидетельство Божье и Премудрость Божья. Нам же обычно эти вещи кажутся уж совсем далекими друг от друга. Мы очень редко одно с другим соединяем.

Легче всего было бы сейчас всех желающих вникнуть в этот во­прос отослать к Священному писанию. Там об этом говорится очень часто. Но говорится в таких выражениях, которые непривычны со­временному человеку, – он понимает их несколько абстрактно, не соединяя одни тексты с другими. И это очень жаль.

Итак, когда мы хотим быть свидетелями Божьими, мы должны по­мнить, что свидетельство Божье неразрывно связано с явлением Правды Божьей и с исполнением воли Божьей, с исполнением запо­ведей Божьих. То же – с премудростью. В поздних книгах Ветхо­го завета тема Божьей Премудрости появляется не раз, причем очень поэтично. Премудрость Божья возглашает на улицах, она – явле­ние путей Божьих, она красива и добра, так же, как и Закон. И это позволяет Премудрость Божью на страницах Священного писания олицетворять, наделяя ее прекрасными чертами Божьего Образа и Божьего Слова, что впоследствии сблизило ее с образом Христа.

В связи с этим я хотел бы еще напомнить об одном выражении, которое встречается в Писании и в молитвах и которое мы часто не ассоциируем с Законом Божьим. Многие из вас слышали уже в хра­ме слова: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием Твоим». Многие чувствуют всю силу этого выражения, но его не понимают. Надо приложить свой ум для того, чтобы вникнуть в него. Это по-настоящему важно. Что же значит «оправдаться перед Богом»? Ведь мы просим Бога научить нас оправданиям Его. Оправдаться перед

Богом и значит как бы доказать свою правоту, свою праведность пе­ред Ним, как бы убедить Бога в том, что мы живем или искренне хотим жить по Его правде, по Его заповедям, поэтому научиться оп­равданиям Божьим – значит научиться правде, значит научиться за­кону и т. п. Так что когда мы слышим эти слова или произносим их, мы должны знать, в чем их сила и привлекательность, чтобы они не превращались для нас в простую магию.

Итак, завершая первую часть, в которой мы говорили об основ­ных определениях, о том, что есть добро, что есть зло, что такое грех и что есть закон, я хотел бы вам привести слова из Послания к ев­реям святого апостола Павла, где говорится о Боге: «Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие». Вот вам типичное для Библии сочетание этих понятий, и таких мест очень много в Библии. «Ты воз­любил правду» – значит возлюбил Закон, «и возненавидел безза­коние» – значит возненавидел Грех. Только здесь надо помнить, что Закон возлюбили не только мы, его любит и Бог. А Грех ненави­дим не только мы, но и Бог ненавидит Грех.

Мы с вами также говорили, что добро и зло суть духи. Грех же – не дух, хотя и духовен. Поэтому-то грех и совершается только через духовное существо, т. е. через человека. Но несмотря на то, что только человек может совершить грех, грех по действию своему уни­версален, как и само зло. Если сказано о мире сем, что он «во зле лежит», то можно сказать, что он же заражен, поражен грехом. И грех, будучи универсальным, воздействует не только на человека и общество с его историей, но и на всякую жизнь и на весь мир.

Закон – Божий, что это значит? Это значит, что человек неверу­ющий – не грешник, потому что он не знает Бога и бездуховен. Если грех есть беззаконие, а Закон от Бога, то, значит, беззаконствовать может только тот, кто может соотнести себя с Богом. Мне пред­ставляется это очень важным для того, чтобы мы могли понять всю трагедию внутреннего состояния неверующего человека. Да, совсем неверующих людей почти нет. Да и самосознание человека не есть точно то, что подлинно содержится в глубине человека. Самосозна­ние часто отстает от того, что в человеке. Человек может себя счи­тать неверующим, но быть верующим, и это бывает довольно часто. Впрочем, иногда бывает и наоборот. Мне представляется важным до­нести вам и это положение. Человек неверующий не может быть обличен в грехе, так же как льва, бессмысленно разорвавшего лань, нельзя называть грешным. Нельзя человеку неверующему сказать:

«Ах ты, прелюбодей, ты так согрешил!» Нельзя! Ему надо как-то иначе говорить об этом. Потому что грех осуществляется только через духовного, верующего человека. А человек неверующий, без­духовный может быть просто заражен злом. 

Что такое зло, знает всякий человек, и верующий, и неверующий. А познать Грех – значит познать Закон, а познать Закон – значит уже вольно или невольно соотнестись со Всевышним. Дать человеку по­нять, что он грешник, – это уже дать ему некоторое представление о Боге, точнее, о Его Воле, о Его Законе. Итак, грешить в полном и точном смысле слова может только человек верующий, как ни парадоксально звучат эти слова. Но зло греха влияет на все – на мир Божий, и мир Божий соделывает миром сим, т. е. этим миром, который «лежит во зле». И одним из самых страшных зол этого мира является неверие.

Я говорил уже, что животные не грешат никогда, но страдают от греха человека и его последствий в мире. И из этого следует еще одно важное положение. До человека и до его грехопадения не было на земле ни греха, ни зла. Как и говорится в Священном писа­нии, что «единым человеком грех вошел в мир, и грехом – смерть». Вас это может удивить, мы привыкли к другому суждению, что как раз до человека и возникло некое зло, а человек в большой степе­ни, если не полностью, стал как бы жертвой. Но все же это не так, хотя, конечно, до человека было несовершенство мира, мира, направленного Богом к совершенству, о чем и говорят знаменитые «дни» творения мира. Мир был направлен Богом к совершенству и, значит, к человеку и потом через человека – в Небесное Царство, к Жизни вечной.

Зло и грех – следствие извращения путей мира, жизни и чело­века, духа и тела (плоти) человека. Это и есть тот раскол мира, жиз­ни и человека, который породил смешение добра и зла в мире сем, в отличие от единого мира Божьего, который был богоданным един­ством мира, жизни и человека.

За свое беззаконие, за грех, каждый человек, живущий в мире сем, терпит возмездие и наказание, но он же призывается на путь исправ­ления со стороны премудрости (правды, воли и заповеди) Божьей. Поэтому то зло, которое разлито в этом мире, в котором мир и ле­жит, требует от нас бескомпромиссной борьбы с ним. Правда, здесь есть различие между злом и грехом, ибо в отличие от зла, которое можно лишь ограничивать или побеждать добром, грех можно и нужно прощать по любви и милосердию. Бог постоянно прославляется в Священном писании за то, что Он может прощать грешников, ибо Бог наш выше всякого закона и не причастен ни к какому греху. Да, добро от Бога, как и закон, но в Самом Боге нет ни добра, ни закона, нет ни правды, ни красоты, ни премудрости, которые также всегда от Бога. Поэтому-то Бог и не причастен и не может быть причастен ни ко злу, ни ко греху, обязательно соотнесенными с этой «прекрасной» правдой и с этим «законным» добром. Зло и грех – не от Бога, а через человека. Как говорили многие святые отцы в гениальной простоте, Бог зла не сотворил.

Подводя итоги нашего размышления, запомним, что, хотя добро и зло взаимодополнительны, точно так же, как взаимодополнительны грех и правда, или закон, в мире сем их надо различать. И раз­личать их надо очень хорошо, для того чтобы выполнить призыв Писания, ибо, как сказано в 33-м псалме, «уклоняйся от зла и делай добро», или, как говорит апостол Павел в Послании к римлянам, «по­беждай зло добром», а значит, грех – законом и правдой. Исходя из сказанного нами, перефразируя, мы можем сказать: уклоняйся от греха и делай все по воле Божьей, по закону Божьему.

Нужно ли это нам, христианам? Да, очень нужно, хотя мы знаем, что «закон – через Моисея, а благодать и истина – через Иисуса Христа». Ибо нам нужно, чтобы «наши чувства навыком приучены бы­ли к различению добра и зла», потому что Закон есть педагог, «детоводитель ко Христу». Ко Христу – значит к Новому Завету, в любви и милосердии. Как сказал Бердяев, лучше было бы нам не знать доб­ра и зла, – да, лучше, но уж если мы живем в мире сем и хотим жить не от мира сего, то надо, познав добро и зло, различать их очень хорошо, иначе прийти к любви и милосердию будет невозможно!

На этом я и хотел бы завершить сегодняшнее слово, чувствуя, что у вас будут вопросы.

Вопросы и ответы

Поясните еще раз фразу «Нет добра в добре».

Это цитата из Гоголя: «Грусть от того, что не видишь добра в добре». Это великая фраза, на мой взгляд: не все то, что выдает себя за добро, добром и является. Не все то, что представляется добрым, добром и является. Мы говорили: доброе должно быть еще и красивым, только тогда оно добро. А красивое должно быть доб­рым. Думаю, что, даже если мы посмотрим на себя в зеркало, мы поймем всю актуальность этого положения.

Что есть Истина?

Давать определение «истине» невозможно, ибо такие вещи дефи­ниции не подлежат. Я только напомню контекст, в котором этот во­прос зародился. Христос говорит: «Я – Путь и Истина и Жизнь». Так что ответ на Ваш вопрос, если только это не повторение вопро­са Пилата, зависит от познания Христа, в Котором надо возрастать, как об этом говорит апостол Павел.

Правильно ли, что добро, которое поняло, что оно добро, уже зло?

Это – райская и в то же время адско-змеиная проблема «поз­нания добра и зла». Добро, которое на земле поняло, что оно до­бро, должно еще понять, что рядом с ним где-то кроется зло. Вот это можно сказать наверняка. Если добро этого не поймет, значит, оно ничего не поняло в добре и является манифестацией зла. Толь­ко Бог ведает добро и зло без их актуализации в мире и без при­общения к ним.

Поясните еще раз разницу между правдой и истиной?

Разница принципиальная. Об истине мы только что говорили. Истина от Христа, правда же есть закон: закон как правда, как то, что правильно, то, что гармонично и красиво, и потому то, что при­надлежит миру тварному. Правда не выходит за рамки тварного мира, а Истина – трансцендентна.

Как ответить на вопрос: почему Бог допускает войны и гибель?

Это очень хороший вопрос. Я, когда сюда шел, хотел вам сказать о том, что сегодняшняя тема на самом деле есть тема теодицеи, т. е. оправдания Бога. И когда мы говорим об абсолютной Правде – о Правде, которая от Бога, хотя и не является Самим Богом, – мы должны понимать, что существует тайна зла, агрессии зла, силы зла. Но откуда у зла сила? А вопрос о войнах, о детях, о невинных страда­ниях – это как раз то, о чем стоит серьезно говорить в контексте теодицеи. Но я не первый, кто заметил в связи с этим, что проблема теодицеи неразрешима вне проблемы антроподицеи, т. е. проблемы оправдания человека. Разве Бог допускает войны, гибель детей? Подумайте об этом. Неужели Бог убивает детей и ведет войны? Мы говорили сегодня о борьбе, о бескомпромиссной борьбе со злом. Но война и всякая гибель детей есть зло. Мне представляется очень странным, что после Достоевского и Бердяева люди до сих пор задаются этими вопросами. Жало этого вопроса и острие копья должны быть направлены на нас самих: это мы ведем войну, люди ведут войны, люди губят невинных, в том числе и детей, даже еще нерожденных.

Чем отличается грех от ошибки, а беззаконие от незнания? Можно ли грех защитить незнанием?

Ignorancia поп est argumentum, «незнание не есть доказательство», поэтому защитить грех незнанием никогда нельзя, можно только ска­зать, что грех смягчается от незнания. «Грех» (амартиа) в перево­де с греческого как раз и означает «ошибка», «промах». Но нам сей­час важно не этимологическое, а духовное значение этого слова. Дело в том, что не всякая ошибка есть грех, она иногда есть просто проявление немощи, слабости, т. е. недостаток; но всякий грех есть ошибка.

Можно ли считать Адама личностью до его грехопадения или только благодаря греху, с последующим осознанием себя, он стал Личностью с большой буквы, и мы с ним?

Думаю, что Адам изначально был призван стать и стал личностью, т. е. непорочным образом Божьим, и, в известном смысле, даже чем-то большим, правда, потенциально. Он был личностью при сотворе­нии и как раз перестал ею быть с грехопадения. Но смотря что по­нимать под личностью. Личностью с большой буквы может быть только тот, кто связан с Богом, и связан прямо, непосредственно. Для меня это так и есть: личность – это всякий человек, который «рожден свыше», в соответствии с известным текстом Евангелия от Иоанна. Если человек не рожден свыше, он не личность, он, может быть, очень яркая индивидуальность, он может быть замечательным, и порядочным, и законопослушным, праведным человеком, но лично­стью в полном смысле слова может еще не быть. Христос нам от­крыл тайну личности. Вне Христа и до Христа личность не существует, по моему глубокому убеждению. Другое дело, те или иные элемен­ты личностной жизни – они встречались и встречаются везде и всег­да. Но надо учитывать, что бывает и другое понимание слова «лич­ность», например, тождественное индивидуальности. Это воистину личность благодаря греху, с соответственным осознанием себя как человекобога.

Если до грехопадения не было зла, то образом чего служит змей – только образом несовершенства?

Змей, как известно всем, – искуситель. Не само зло, а искуше­ние, которое искушает, которое серьезно. Если вы помните, и Христа искушал змей, сатана, когда Христос был веден Духом Святым в пу­стыню. Только Христос не поддался искушению, хотя мог бы и под­даться. А Адам через Еву поддался.

Как демон мог принадлежать добру?

«Демон» – греческое слово, которое имеет вполне определен­ное значение. Когда мы читаем, например, про «демона Максвелла», было бы очень странно, если бы мы при этом априори считали, что это некое зло. Это просто некая природная сила. Другое дело, что коли мир сей лежит во зле, значит, космические силы тоже отража­ют в себе это смешение добра и зла. Вот почему астрология, к сло­ву говоря, никогда не может удовлетворить верующего в Бога чело­века. Астрология имеет дело с миром, лежащим во зле, с его зако­нами, и отражает это смешение. А верующий человек должен уметь эти вещи различать, разделять и освобождаться от зла. Иначе какой же он верующий?

Как появилось зло в мире, если Бог сотворил мир прекрасным?

Бог сотворил мир и добрым, и прекрасным. Это верно. В мире была заложена гармония, хотя она и не была сразу выявлена до конца, и именно делом человека было довести мир до этой гармонии, как это известно из первых двух глав Бытия. А как появилось зло в мире, я уже говорил: «Одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим 5:12). Теперь только вспомните о соотнесенности зла и греха, о том, что это две стороны одной медали.

Вы сказали, что до человека не было зла. А как же падение Денницы? Может быть, зло духовное началось тогда? Ведь ис­кушение и грехопадение Адама было уже после?

После чего? И откуда Вы взяли, что после? Если Вы мне ответи­те на этот вопрос, я буду согласен продолжать разговор о Деннице дальше. Разговор о Деннице не так прост; думаю, что у Вас не отрефлектирована эта мифологема.

Вы сказали, что добро и зло появилось с возникновением че­ловека. Мне кажется, оно появилось раньше – с падением ан­гелов и разделением их на темную и светлую силу. А где был змей до грехопадения?

Я уже говорил: змей – это образ мифологический, а всякая ми­фологема имеет свои ключики для того, чтобы, как и всякую притчу, ее разрешить, чтобы ее правильно понять. Не так все просто в Библии. Одно дело, когда Библию читает ребенок, другое – мы с вами. Хоте­лось бы, чтобы мы не удовлетворялись детским уровнем. Для этого надо кое-что знать. Дело в том, что образ змея в Библии, в 1-й главе книги Бытия, появляется не тогда, когда там в первый раз употребля­ется это слово, а раньше. Там говорится о бездне, о тьме. Помните: «...И тьма над бездною, и Дух Божий носился над водами». Вот есть тьма, бездна, вот есть некая вода. Надо сначала разъяснить эти понятия, тогда будет ясно, почему и откуда выполз змей и где он был до грехопадения. Все эти вопросы о грехопадении требуют осо­бого разговора, и мы их будем разбирать на втором этапе оглаше­ния. Можете почитать книгу о. Александра Меня «Как читать Биб­лию», и там по этим вопросам вы найдете вполне качественное крат­кое объяснение.

Вы сказали, что до грехопадения не было ни греха, ни зла. Во­площением каких сил явился змей, ввергнувший человека в грех? Не он ли воплощение зла?

Нет, он – провокация, он, как уже было сказано, – искуситель. «Искушать» – значит «испытывать». Значит, в человеке было что испытывать. И в мире было это «змеиное» начало, и в человеке, но в мире – снизу, от природы, а в человеке – сверху, от духа, от сво­боды.

Как бескомпромиссно бороться со злом?

Есть три возможности борьбы со злом. Или через ограничение зла, путем выбора из двух зол меньшего; или через борьбу со злом путем добра: твори добро, и это добро будет твоей борьбой со злом, если твое добро есть сила духовная; и есть третий путь борьбы со злом – через благодать и любовь. Этот путь в конечном счете и был показан Христом.

Как дать человеку понять, что он делает зло?

Обличить его. Смотрите 18-ю главу Евангелия от Матфея.

Несколько слов о методах борьбы со злом. Как Вы относитесь к «непротивлению злу насилием»?

О. Георгий. Считаю это ересью, самой настоящей. Не стоит в этом слишком об­винять Толстого – он по-настоящему влип в это дело, влип по не­вежеству. Высший свет в то время в духовных вопросах был слишком необразован. Толстой увлекся греческим текстом, а он позволяет фи­лологически понять фразу «не противься злому» как «не противься злу». Хотя совершенно четко в контексте говорится: «не противься злому», т. е. злому человеку, а не злу, и, значит, злу противься всегда и непременно.

Другое дело, что насилие во всех случаях также является злом, это правильно. Никогда еще никто насилием добра не получал в ре­зультате. Можно из двух зол выбирать меньшее, и этим меньшим злом часто бывает насилие. Это верно. Но только нужно всегда помнить, что выбрано все-таки зло. Думаю, мы с вами должны быть доста­точно трезвенны. Если человек идет на войну и убивает своих вра­гов, а церковь говорит ему: «Ты идешь на войну; если у тебя нет других сил и средств бороться со злом, кроме этого, то иди, но только не забывай все же, что это будет меньшим злом». Это и есть ситуация выбора меньшего из двух зол. В наше время люди обожествляют тех, кто на поле брани борется со злом. Это все-таки уступка патрио­тическим чувствам. Древняя церковь в этом плане была более стро­гой. Многие из вас знают, что в списке канонов, требующих отлуче­ния от церкви грешников за то или иное преступление, значится и это – убийство на войне. Другое дело, что отлучение в три или четыре раза короче по сроку, чем в случае убийства сознательного или несознательного, и тем не менее такое отлучение по канону дол­жно было бы совершаться. Этот канон много веков не употребля­ется, но его никто не отменял.

На чем должен быть основан навык различения добра и зла, если человек сам не вышел за рамки этого смешения и не воз­высился над этим смешением?

О. Георгий. Если он не возвысился над этим смешением, то он не сможет никак этого различить и никакого навыка он не получит. Навык получается именно тогда, когда человек следует Закону Божьему, – в этом великая ценность Ветхого Завета, великая ценность Зако­на Моисеева, потому что именно этот Закон давал такой навык, как Закон богооткровенный, а не просто как подтверждение общечеловеческих ценностей и общечеловеческого опыта.

Мне всегда казалось, что независимо от уровня человека иску­шение, которое ему посылается, всегда почти непосильно для него. На что тут должно опираться?

О. Георгий. Только на одно – на веру. На подлинную веру и познание воли Божьей, познание правды Божьей и, насколько возможно, благодати Божьей и любви Божьей. Это единственная опора. Иначе искуше­ние почти непосильно. Наш век тому хороший свидетель.

Можно ли сказать, что представитель гуманистического атеиз­ма – например, Сахаров – бездуховен?

Вопрос достаточно сложный. Я не буду говорить о персоналиях, ибо это требовало бы как бы суда над ними, а мне не хотелось бы судить кого бы то ни было. Я не знаю, насколько Сахаров был пред­ставителем гуманистического атеизма. Он мог быть агностиком. Есть и другие формы нецерковности, и все не так просто. Но гуманисти­ческий атеизм – это вообще некоторое противоречие в терминах.

Мы же говорили о том, что нет веры в Бога без веры в человека, как нет веры в человека без веры в Бога. Так что думайте сами в связи с этим. А верующий или неверующий человек – здесь должно иметь в виду именно существо, а не одну форму, т. е. не только то, как человек себя называет или какой идеологии он придерживается. Наше время нам прекрасно показало, что люди часто сами себя осознают неадекватно. И слава Тебе Господи, что масса людей, ко­торые считали себя, по инерции, по воспитанию, атеистами, на самом деле ими не были, и когда сейчас злоупотребляют этим самосозна­нием, сводя к моде обращение к церкви массы людей, – это зло­стное злоупотребление. В людях сидит жажда правды, богоискание их подлинное, более того, они многое уже нашли и пережили на этом пути до того, как осознали себя верующими; а это просто размени­вается на мелкую монету моды. Я с этим в принципе не согласен.

Ответственны ли перед Богом души умерших ныне коммунистов за сотворенное, или можно их причислить к язычникам, кото­рые спасаются по закону совести? Ведь были же у них верую­щие родители, крестные и другие условия религиозного воспи­тания.

Я думаю, перед Богом ответственны все: и души ныне умерших коммунистов, и все другие души. Дело в том, чтобы эти души не были мертвыми. Мы знаем из истории, как те же коммунисты иногда ис­тинно каялись. Мы знаем из истории человечества, да и из современ­ной истории, что Бог приемлет и пришедших «в одиннадцатый час», т. е. перед смертью. И каждый священник знает, как много таких людей из старшего поколения, о которых никогда нельзя сказать, что только оттого, что они покаялись лишь на смертном одре, они дол­жны быть осуждены. Всем хочется, чтобы люди с младенчества или хотя бы с юности служили Богу и ближнему, но мы же сами часто бываем исключениями – что же мы будем судить людей?

Когда христиане расправлялись с язычниками, это было добро или зло?

Интересно, какие же критерии добра и зла у человека, который писал эту записку? Потому что здесь опять же противоречие. Если «расправлялись», то какие же они христиане? Если христиане, то как же они «расправлялись»? Мне трудно иначе отвечать на вопросы типа «может ли Бог создать камень, который Он не может поднять».

Говорите ли Вы о «законе» или о Законе – Торе?

О. Георгий. Я вижу, человек знает что-то о Законе с большой буквы, о Торе; и мне надо было бы задать несколько встречных вопросов: какая Тора имеется в виду – писанная, неписанная и т. д. Надо было бы уточнить.

Я имел в виду, конечно, Закон Божий. Чтобы отвечать на такие вопросы, надо всем объяснить, что все это значит. Все эти понятия существуют в очень специфическом контексте. Я далеко не уверен, что все знакомы с этим контекстом, но я стараюсь дать вам о нем какое-то представление. Я не думаю, что дал повод для такого воп­роса, не думаю, что дал повод считать, что говорил лишь о некоем законе с маленькой буквы, да еще и в кавычках.

Вы сказали, что закон должен быть добрым и красивым, что его можно любить. Как нам относиться к первому закону Ньютона?

О. Георгий. Я буду хранить ваши записки вечно (смех). В старости, если до­живу, буду их перечитывать. Покуда Вы признаете первый закон Нью­тона законом, пусть и природы, пусть в ограниченных условиях дей­ствующим, то в эту меру можно его любить и считать добрым и красивым. Почему бы и нет? Смотря как его использовать.

A.M. Копировский. Когда я прочитал эту записку, мне вспом­нилось четверостишие Александра

Величанского на эту же тему:

Яблоко – символ младой

Бесстыдства и грехопаденья,

Ньютону дарит вконец,

В прах обветшавший Адам.

Бог никого не наказывает, и Бог никому не попускает искуше­ния больше его сил – как это объяснить?

О. Георгий. Зачем это объяснять? По-моему, здесь все ясно. Наказание связано с законом, и только с законом – или с грехом, на­рушением закона. Поэтому Бог, в Котором нет ни греха, ни зла, ни за­кона, не может наказывать. Он есть Любовь, как нам открыто в Новом Завете. Я думаю, если Вам это тоже открыто в Новом Завете – проблем нет. А относительно второй части вопроса – это, скорее, свя­зано с утверждением заботы и помощи Божьей в отношении каждо­го человека.

Почему, если Христос взял на Себя наши грехи и болезни, даже верующие люди болеют и грешат?

Я в связи с этим всегда вспоминаю строчку из Ветхого завета, которая мне показалась лучшим выражением такого рода вещей, где Бог говорит Израилю: «Вот, Я даю тебе землю обетованную, теперь пойди и возьми ее». Христос взял на себя наши грехи и болезни, но давайте же не грешить и не болеть. Взять этот дар у Христа, усвоить его – для этого требуется вся жизнь. Для этого нужно превзойти рамки мира сего. Необходимо явление Царства Божьего в силе. Это то, что требует от нас, христиан, движения впе­ред, и мы должны знать, что тот Завет, в котором мы сейчас живем, должен быть еще исполнен в эсхатоне, а вот первая фаза Нового Завета обречена на неудачу, как всякая первоначальная фаза заве­та. Кто из вас хорошо знает Ветхий завет, тот хорошо понимает, о чем идет речь. И это очень серьезно. Многие сокрушаются, что христианство в истории не удалось. Христианство в истории удать­ся не может, и вся удача христианства в истории только в том, что­бы историю преодолеть и исполнить предназначения, в этой исто­рии заложенные. Это очень серьезная тема и очень непростая. Чи­тайте вдумчиво Священное писание – и в этом контексте получите очень много для своей современной жизни.

Можно ли сказать, что муки совести есть Страшный суд для ве­рующего человека?

Отчасти да. Постольку, поскольку ваша совесть здорова, не заг­лушена, вы слышите ее голос и принимаете его к исполнению.

Что главное в жизни – достигать любви или гармонии? Ведь в жизни не может быть полной гармонии. Можно ли пожертво­вать гармонией ради любви, можно ли достичь и того, и друго­го? Мне кажется, что любовь все-таки выше.

Вы совершенно правы. Гармония – это еще Закон, хотя и с боль­шой буквы, подлинная гармония – это еще Правда, пусть и с большой буквы. Но не будем забывать, что, пока мы существуем в исто­рии, от нас требуется взыскивать Царства Божия и Правды его.

Как относятся к добру и злу свобода и насилие?

Непонятно, в каком смысле «свобода»? Может быть, подразумева­ется произвол, свобода падшая? Если так, то такая свобода есть зло, как и всякое насилие. Тут требуется некоторая расшифровка.

Какова зависимость духовного потенциала иконы от уровня ху­дожественного исполнения?

A.M. Копировский. Если Вы знаете многочисленные сред­невековые рассуждения на эту тему, то вспомните такое демонстра­тивное соотнесение: внешней красоты – со злом, а внутренней кра­соты – только с истиной. Происходил постоянный разрыв. То, что внешне привлекательно, таит в себе опасность соблазна, обольще­ния. Поэтому лучше уж некрасиво. Это как бы гарантирует, что ни­каких соблазнов нет, но внутренняя красота и сила, которые там при­сутствуют, оправдывают эту внешнюю «некрасоту». Потом, когда го­ворилось об иконописцах в Средневековье, об идеале иконописца, то всегда подчеркивалось, каким должен быть иконописец. Его осо­бая добропорядочность, особая нравственность, чтобы у него все, все было по закону, чтобы он часто ходил к духовным отцам, чтобы он непременно постился перед иконописанием. Существовал особый чин поставления во иконописцы, нечто подобное поставлению в свя­щенные степени. И таким образом подчеркивалось, что у иконопис­ца, что бы ни получилось, по идее, все всегда хорошо. Потому что это на доброй духовной основе, и нечего нам все это смаковать, в иконе все прекрасно и высоко по определению. А дальше идут по­яснения, что есть много икон слабого художественного исполне­ния и высокой духовной силы и наоборот. Тем более сильно подва­лило на эту чашу весов отношение к иконописи в XVIII–XIX вв., когда прямо говорили, что икона в принципе некрасива, что это даже ее заданное основание – она не должна быть красивой. Этому силь­но способствовала и темная олифа на иконах, и записи XVIII в., ко­торые очень трудно назвать красивыми. Так вот, откуда взял автор записки, что много икон слабого художественного исполнения и высокой духовной силы? Сразу будьте внимательны. Да, есть иконы, которые, прямо скажем, в музее не повесишь, но к которым люди уже приходят сто лет, сто пятьдесят. Да, они малоэстетичны, и даже с трудом в них можно увидеть четкую иконографию (обычно это поздние вещи и по иконографии западные). Но это единицы, это исключение, которое подтверждает правило. И еще в записке ска­зано: «...много икон высокого художественного исполнения и низ­кой духовной силы». И здесь я никак не могу согласиться. Их тоже очень мало – внешне красивых вещей, но останавливающих на себе только взгляд. Они относятся к позднему времени, к концу XVII века, XVIII–XIX векам, но это только как бы одна струя, одно направле­ние. Потому что рядом с этим направлением в том же XVIII в. есть очень глубокие, очень строгие вещи. Так что не «много».

А по содержанию мне бы еще хотелось добавить. Давайте про­должим: есть иконы слабые и художественно, и духовно. Таковых, кстати сказать, большинство. Есть иконы грубые, некрасивые, пусть и сохраняющие иконографию – таких икон десятки тысяч, и нет в них никакой особой духовной силы, они стоят в ряду прочих в крас­ных углах в деревне. Знаете, любят люди набивать иконами угол. Это довольно дурная традиция – чем больше святыни, тем лучше. Печально, когда в некоторых церквах эдакие выставки на стенах, сплошным ковром. Правда, это произошло по необходимости, но это неправильно, так делать нельзя. И автор забыл написать самое главное, что есть много икон высокой духовной силы и высокой художественности. Не надо этого бояться. «Троица» Рублева и во­обще все, что связано с Рублевым, – это высота и эстетики, и ду­ховности. Вот это и есть икона по преимуществу, об этих иконах интересно говорить. И, отвечая на Ваш вопрос о зависимости ду­ховного потенциала икон от уровня художественного исполнения, скажу: нет здесь никакой зависимости. Надо было бы поставить здесь два вопроса: от чего зависит духовный потенциал иконы и от чего зависит ее художественное исполнение? Но это уже вопросы отдельные, постепенно мы будем касаться и их.

Отчего грех самоубийства наказуется Церковью проклятием, а грех убийства прощается?

О. Георгий. Церковь никого не наказывает проклятием – это надо раз и навсегда запомнить. Церковь пользуется иногда доволь­но сильными педагогическими средствами – это верно. Иногда в истории их значение было большим, иногда малым. Но никогда цер­ковь никого не проклинает, даже самоубийц. Да, не отпевает – это и есть такое сильное педагогическое средство: не хоронят на хрис­тианских кладбищах и т. д. А что же Вы хотите – чтобы было больше самоубийств? Тем более, что церковь часто и здесь делает исключе­ние, а в настоящее время – массовые исключения: если человек со­вершил самоубийство в состоянии невменяемости. Сейчас почти каж­дого самоубийцу отпевают по разрешению архиерея. Это можно оспаривать, можно не оспаривать, в зависимости от того, как отно­ситься к вменяемости мира и человека. И грех убийства прощается – это тоже по канонам. По ним нужно было бы на 15 лет отлучать от церкви человека за убийство. Но попробуйте применить такую меру, хотя бы умозрительно, к себе. Думаю, что тогда у вас вряд ли возник бы такой вопрос. Думаю, он сам по себе некорректен.

Если Бог не наказывает, откуда же возмездие?

Проще простого, проверьте на себе: суньте два пальца в любую розетку – и Вы поймете.

Если взаимосвязаны грех, покаяние и искупление, достаточно ли для победы над грехом лишь покаяния или обязательно и искупление?

Дело в том, что всегда, и до Христа, люди очищали свою совесть покаянием и всегда просили у Бога прощения, каясь, и что-то от это­го получали. Всем известен пример проповеди Иоанна Предтечи: «Покайтесь!» Ведь к нему приходили и каялись у него люди. Нельзя же думать, что за этим ничего не следовало, что это был просто символ. Конечно следовало! Приходило прощение людям, которые каялись в конкретных грехах. Не было возможности обрубить ко­рень греха – это делал Христос для всех. Но покаяние – то, что принадлежит всему человечеству – на самом деле было. Особен­но если это было покаяние не просто по зову совести, а еще и пред Единым Живым Богом.

Как различить добро и зло, ведь зло может подвигнуть челове­ка к правде, истине через страдание? Не выступает ли тогда зло для человека добром?

Это тяжелый вопрос. Теоретически словом Божьим ответить про­сто, но значительно труднее с практикой, с жизнью. Потому что мы по-настоящему знаем и по себе, и по другим, как у людей ка­кой-то, иногда тяжелый, стресс становится поводом для того, чтобы остановиться, одуматься, покаяться и пойти по другому пути, лучше­му, чем прежде. И все-таки надо мужественно утверждать, что че­ловек идет по другому пути к Богу, оттого что он покаялся, оттого что прервалась инерция прежней жизни, чему, может быть, способствовало зло в виде болезни, каких-нибудь потерь и т. д.; но все-таки не зло привело к покаянию, оно стало лишь поводом для этого. Думаю, что мы никогда не должны это путать.

Другое дело в аскетической литературе, которая учит опреде­ленным аскетическим добродетелям и очень часто пользуется пе­дагогическими средствами. Там мы можем прочитать особого рода высказывания о том, что такая-то болезнь или несчастье, особен­но для тебя самого, послужили тебе во спасение. Но эта литерату­ра почти никогда не говорит, что зло другого человека послужило ему во спасение, т. е. она не распространяет на других это педаго­гическое средство лечения данного конкретного человека, кото­рый добровольно принимает такое объяснение, даже если только ради утешения, потому что бывает надо просто поддержать чело­века. Здесь это – педагогическое средство. Если же мы говорим с точки зрения богословия, то мы должны все-таки придерживать­ся совершенно четких, определенных позиций: зло рождает зло, а добро рождает добро. Это основной нравственный закон жизни человека.

Как Вы относитесь к Ванге? От Бога ли ее способности?

Я не думаю, что от Бога. Боюсь, что она яркий пример лжепро­рока. Это совсем не значит, что не сбывается то, что она говорит. Она – язычница, она определяет судьбу, делает примерно то же самое, что и астролог. Она говорит совсем не неправду, она гово­рит то, что принадлежит миру сему, и объясняет этим все. Значит, это, скорее всего, безблагодатно, значит, это вне Бога, что и есть языче­ство. Но, повторяю, это еще совсем не значит, что человек врет. Он не от дьявола, он от мира сего. Но мир сей лежит во зле, а интег­ральное мировое зло и есть дьявол. Отсюда недостаток и опасность ее деятельности.

Как готовиться к Великому посту, что не нужно делать во вре­мя поста, как его проводить?

Прямо так, как церковь сейчас готовит к нему людей. Подготов­ка идет вот уже три недели. Прошлое воскресенье было, как вы зна­ете, «о мытаре и фарисее». Убежим фарисеева многоглаголания, на­учимся высоте смиренных глаголов. Эти подготовительные недели достаточно сильны, в них надо вдуматься, вслушаться и приложить открытое к себе. Вот это и будет подготовка.

Что не нужно делать во время Великого поста? Желательно не грешить. Это прекрасно выражено в ветхозаветных текстах, кото­рые в обилии читаются во время Великого поста. Во-первых, там от­мечается, что пост – время веселое, потом говорится о том, что нуж­но «разрушить всякий союз неправды», «бедного ввести в дом свой» и т. д., т. е. пост – главным образом это исправление отношений с ближними, потом уже наше самоусовершенствование и т. д. Напомню, что пост в древности всегда означал еще и помощь духовную в под­готовке ближних по общине к крещению, которое должно состоять­ся на Пасху. Так возник Великий пост. Второй его пласт – милосер­дие. Вы экономите средства ради милосердия к ближним. Если же вы перекладываете сэкономленные средства из одного кармана в другой, свой же, то вы не достигаете этой цели. И если вы в пост тратите еще больше, потому что постная пища подороже, она повкуснее, то я вообще не знаю, пост это или не пост. Размышляйте сами, все же сказано, все же написано!

Можно ли говорить (и насколько можно говорить) о духовной ценности и вообще об одухотворенности материального мира и в связи с этим об оправдании искусства, в частности о со­временной поэзии?

A.M. Копировский. О ценности материального мира зада­вать вопрос по меньшей мере странно. Это все равно что спраши­вать: «Ценен ли сук, на котором я сижу?» Мы находимся в этом мире, мы не вправе изменить этого условия, а произвольный выход из этих условий, как вы слышали, наказывается по меньшей мере неотпеванием, что совсем не простая педагогическая мера.

Что касается одухотворенности материального мира, то это бес­спорно, только надо себя спрашивать: какими духами? Тут может быть разный ответ, и отсюда – разное творчество, разное искусство. Вот тогда его, может статься, надо будет очень оправдывать, или ему самому нужно будет оправдывать себя. Но, может быть, и нет. Это сложный момент.

Обычно считается, что если человек одухотворен или вот какое-то явление в мире ощущается, что оно создано под влиянием духа, то оно как бы уже неподсудно, оно прекрасно. И очень часто за­бывают, что последствия бывают страшными, прежде всего, от вещей, которые делаются по вдохновению, но без учета каким духом оно питается. Сухой рационалист много зла принести не может именно потому, что он сух.

Текст публикуется по изданию «Кочетков Георгий, свящ. Беседы по христианской этике» Выпуск 3. Издание 3-е. – М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2010. – 52 с.