Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

Мы продолжаем цикл, посвященный проблемам христианской этики. Не будем забывать, что все отдельные его темы имеют внутреннюю связь, которая позволяет называть их циклом бесед по этике, этике христианской. И поэтому мы не могли не включить в этот цикл бе­седу, посвященную покаянию. «Нужно ли нам покаяние» – это наша сегодняшняя тема.

Я не ожидал, что эта тема окажется столь актуальной. Внутрен­няя ее актуальность очевидна. А вот внешний интерес к ней превзо­шел мои ожидания. Он проявлялся и в прошлом году на цикле на­ших бесед, он проявился и в этом году.

Всем нам еще памятно, с чего начался этот интерес в нашем обществе. Начался он с фильма Т. Абуладзе «Покаяние». К сожа­лению, среди людей церковных – не сокровенно, которые, конечно, имели отношение и к этому фильму, а именно откровенно церков­ных – не нашлось такого человека, который смог бы сказать о по­каянии в нашей стране столь ярко и общезначимо, как автор этого фильма. Об этом нам с вами нужно задуматься и пожалеть. И все-таки, слава Богу, фильм вышел, и семя, брошенное его авторами, по­пало на добрую почву не только в Грузии, но и по всей стране. Вы помните финал этого фильма, помните, что там речь идет о дороге, ведущей к храму. «А если дорога не ведет к храму, то зачем она?» – это очень достойный, на мой взгляд, финал для такого фильма. Он не закрывал тематику покаяния, а наоборот, он раскрывал ее еще шире и давал повод для размышления каждому.

Таким образом, вопрос о покаянии становился вопросом жизни или смерти целого поколения наших современников. И это неслу­чайно, ибо, как показывает духовный опыт, многовековой опыт церк­ви, то покаяние, о котором напомнил нам этот фильм, никак не выхо­дит за рамки христианского, но это покаяние человек не может пе­реживать более одного или двух раз в жизни.

Конечно, можно лишь поражаться тому, как девальвированы мно­гие духовные ценности, как они разменяны на мелкую монету нашими современниками, нами с вами и, увы, многими поколениями до нас. Это касается и покаяния. Совершенно не случайно в нашем народе могли родиться такие поговорки, как «не согрешишь – не покаешь­ся». Ведь эта поговорка говорит о том, что можно грешить каждый день и каяться каждый день. И в этом великая ложь, соблазняющая до сих пор многих людей. Эти поговорки нужны лишь тем, кто вооб­ще не знает, что такое покаяние, и не хочет этого знать. Повторяю, подлинное покаяние, подлинное обращение человека не может быть частым. Можно спорить, может ли человек пережить в своей жизни более одной или двух таких поворотных эпох, но все-таки вряд ли больше, вряд ли чаще, если только мы говорим о том покаянии, о котором напомнил нам фильм, но о котором Церковь всегда знала и которое всегда воспринимала как единственное, как предшествующее обращению или крещению.

Многие из сидящих здесь в зале могут задаться вопросом: «Мо­жет быть, нас-то, христиан, такое покаяние не касается, ведь мы уже крещены, ведь мы уже пришли к Богу, в Церковь. Может быть, это ка­сается только представителей системы и структуры безбожного го­сударства?». Я вспоминаю в связи с этим очень острый вопрос, ко­торый мне задал один из слушателей в прошлом году, когда я не специально, а относительно случайно затронул этот вопрос в теме, касающейся межнациональных отношений. Кто из вас был в прош­лом году, тот помнит, насколько острой была эта встреча, яркой, ак­тивной, слава Богу, хорошо завершившейся, без кровопролития. Вот один из тех, кто присутствовал, услышав от меня, что все мы нужда­емся в покаянии и что церковь нуждается в покаянии, возмутился до глубины души и сказал: «Я никак не ожидал от православного свя­щенника призыва к покаянию». Это заставило задуматься, потому что я никак не мог ожидать, что в принципе возможна такая реак­ция. Мне она вовсе не приходила в голову. Этот человек был очень благорасположен к Церкви, к Богу, к христианству, к православию и считал, что церковь должна призывать к покаянию именно то без­божное государство, в котором мы жили, которое деформировало личность, разрушало ее, разрушало человека, разрушало общество, разрушало природу, разрушало отношения с Богом, разрушало внут­ренние какие-то структуры и поэтому нуждалось в покаянии. И сей­час, когда по отношению к коммунистической партии, по отношению к государственным лидерам прошлого звучат речи о покаянии, это звучит совершенно нормально. Обсуждается лишь вопрос, как должны каяться партократы и им подобные. И вообще: покаялись ли они и способны ли они каяться. Это одно из общих мест современ­ных, особенно либеральных высказываний. Конечно, тут мы снова должны задуматься: воистину, нужно ли нам покаяние?

Что же такое покаяние? Уже сегодня, начиная нашу беседу, я сра­зу сделал оговорку, что вопрос о покаянии есть вопрос жизни и смерти для нас и всего нашего поколения, а это означает, что мы говорим о покаянии определенного рода. Это предполагало, что вы понимаете, что могут быть и какие-то иные смыслы, связанные с этим понятием и с этой реальностью. А значит, нам здесь нужно что-то знать, что-то различать, что-то не путать, иначе мы ничего не поймем или наломаем дров.

Итак, покаяние есть духовное таинство, таинство духа человечес­кого и Духа Божьего. В этом качестве оно относится ко всем лю­дям, оно касается всех людей, покуда они приобщены к духовной жизни. Оно нужно всем, ибо все люди связаны друг с другом и, покуда они люди, они связаны с той или иной стороной духовной жизни. Покаяние и приложимо только к людям и человеческим об­ществам, сообществам, группам и церквам. Да и Церковь – это, в первую очередь, люди, народ Божий. «Церковь» («экклисия») в пе­реводе с греческого означает «собрание». Собрание, правда, опре­деленного рода (мы сейчас не будем говорить о том, какого имен­но), но собрание. Когда же мы говорим о церкви только как о зем­ной человеческой организации, тут говорить о покаянии можно лишь так же, как и в отношении любой другой человеческой организации. Но когда мы говорим о Церкви с большой буквы, то покаяние в ней, в этом духовном, мистериально-мистическом организме, возможно лишь в устремленности к полноте: вот есть некая неполнота или не­совершенство духовной жизни верных членов Церкви, Церкви с боль­шой буквы, и вот есть еще неполные члены Церкви, и все они стре­мятся к полноте и обретают эту полноту в Покаянии как таинстве и тайне Духа.

«Покаяние» по-древнееврейски означает «возвращение» к Богу, а по-гречески звучит как «метания» и дословно переводится как «из­менение ума», – ума как некоей духовной основы человеческой жиз­ни, духовной и душевной, изменение радикальное, глубинное и целос­тное. Такое покаяние, это обращение и изменение ума, очевидно, до­ступно всем. И Покаяние с большой буквы также возможно для всех. Мы пишем эти вещи с большой буквы только тогда, когда подразумеваем некое богочеловеческое действие, действие, выходящее за рамки лишь человеческого усилия. Поэтому-то и Покаяние с боль­шой буквы возможно только в Церкви с большой буквы, только, можно сказать, перед лицом Божьим, во Христе и в Духе Святом. Вот тогда-то оно и является таинством и тайной Духа.

Церковная форма этого таинства называется исповедью. «Испо­ведь» – слово тоже не совсем понятное и требующее перевода на русский язык. «Исповедь» есть по-русски «признание», когда чело­век признается в каком-то грехе, каком-то совершенном им зле. Если человек признается в этом – один ли другому, или перед своей совестью, или в Церкви – то вот это и будет исповедью. И испо­ведь, как великое свидетельство внутренней жизни, является необ­ходимым элементом покаяния. Исповедь – не очень простая вещь. Часто люди не очень ей доверяют. Но исповеди надо верить. Хотя надо помнить, что ее одной тоже еще недостаточно. В древности говорили о том, как еще надо обретать Дух: «Пролей кровь, и обре­ти Дух». В Новом завете можно найти одно интересное высказывание. Апостол Павел говорит христианам, что они «еще не до крови сражались». То есть обретать Дух не так-то просто.

Конечно, здесь речь идет не об одной физической крови. Нам также необходимо преодолеть рабство и мучение страха, и тогда будет возможно покаяние. Мы должны понять, что в нашем совре­менном мире, в нашем обществе, в нашей жизни нет альтернативы Богу, нет альтернативы Свободе, Любви и, следовательно, Церкви и Православию. Исповедь и покаяние возможны только тогда, когда мы перестаем сидеть сразу на всех стульях.

Для того, чтобы этого достичь, надо научиться жертвовать. Не только плохим и двусмысленным в нашей жизни, но и хорошим – ради лучшего. Это также большая проблема для нас. Мы так часто бываем неудовлетворены нашей жизнью, считаем ее столь плохой, внутри нас и вне нас, что, обретя что-то хорошее, мы держимся за эту соломинку и не хотим ее отпускать ни при каких условиях. Час­то, обретая веру, мы бываем неспособны на жертву, но без нее обрести любовь и прощение невозможно.

О покаянии нам еще надо знать то, что оно всегда личностно, а не индивидуально. Поэтому оно в нормальных случаях и соверша­ется в Церкви и обществе.

И еще, для обретения подлинного покаяния нам нужно понять, что Церковь и общество – это наш родной дом, что его радости – наши радости, его скорби – наши скорби. Покаяние возможно толь­ко тогда, когда наша позиция будет исключительно внутренней. Когда мы будем изживать все дурное и злое изнутри, избегая всякого сек­тантства и осуждения. Нам необходимо приобрести ответственность за всех и за все. Это сделать также трудно.

Наша современная жизнь очень мало приспособлена к тому, что­бы люди приходили к покаянию. Препятствий на этом пути слишком много. И поэтому примеров подлинного покаяния не так много. Бо­лее того, больших, общезначимых примеров, боюсь, вовсе нет. Если это так, то это наша трагедия. Нам нужны живые, современные примеры покаяния современных людей в современном обществе, в современ­ном мире. Эти примеры должны браться не только из истории. А за неимением таковых многие сейчас обращаются лишь к истории, лишь к прошлому и поэтому обрекают себя на известного рода стилизацию на пути покаяния, на приспособление к тем или иным историчес­ким формам покаяния без силы его и духа. Да, прежде Россия знала великие примеры покаяния. Чего стоит один Сергий Радонежский! Но сейчас, мы должны признать, такого примера у нас нет, еще нет, а без него все мы обречены на погибель, потому что покаяние наше будет нецелостным, неглубоким, неполным, а иногда и неподлинным.

Здесь есть один выход, на который указывали самые древние святые отцы, который кажется приемлемым для современного чело­века в нашем обществе, но который пока что в большой степени приемлем умозрительно. Вспомним слова Писания о том, что надо «взирать на Начальника и Совершителя нашей веры Иисуса Хрис­та». Да, это звучит очень убедительно, но как-то плохо воспринима­ется современным человеком. Мне непонятно, почему это так, но это так. Когда люди в наше время концентрируют свое внимание на личности Христа, тогда они очень часто теряют что-то живое, как и приобщение к полноте. Они не находят этой полноты, даже, скорее, ее теряют. Достаточно вспомнить опыт протестантских церквей и сект, которые очень христоцентричны и тем не менее их опыт непол­он. Хотя это не значит, что он всегда не подлинен, что он не христианский.

Может быть, неудача на этом пути бывает связана с недостатком познания Христа как Богочеловека, недостатком веры в Богочело­века, а значит, и в Бога, и в человека. Мне представляется очень важ­ным напоминать сейчас людям о том, что «христианство есть вера в Бога и вера в человека», как сказал в свое время отец Всеволод Шпиллер. Христианство же есть и вера в любовь и добро, а не только в объективные обстоятельства, которые мертвы. Нас очень разру­шило наукообразное воспитание, мы еще плохо себе отдаем отчет в том, сколь много вреда приносит современная школа современ­ным людям. Да, сейчас и наука, и всякое научное мировоззрение на­ходятся в тяжелейшем кризисе; это, конечно, бесспорный факт. Но яд наукообразия, вот этой закрепощенности объективными обстоя­тельствами, законами, течет в жилах всех нас. И самое страшное то, что мы его не замечаем и поэтому даже не ищем ему противоядия.

Откуда взялась такая популярность всякого рода направлений, ду­ховных и псевдодуховных, связанных с наукообразием? Возьмем все синкретические и оккультные направления типа теософских, антро­пософских и так далее – они же есть порождение именно этого извращения современного духа. Откуда такое повальное увлечение астрологией и магией? Из того же корня. Современные люди, даже приходя в церковь, ищут там гуру, переименовав их в духовных от­цов. И в таинствах ищут той же магии, что недостойно христианст­ва. Объективные обстоятельства и законы всегда мертвы, пусть они и существуют. Да, они существуют, но они как бы должны знать свое место, а мы должны понимать, что есть вещи более высокого порядка и что без них наша жизнь будет также мертва.

Обретение этой жизни связывалось и связывается с покаянием. Если мы не обретем пути покаяния, то не обретем и дороги, ведущей к Храму с большой буквы. Как нам не вспомнить одно из редко упоминаемых мест Евангелия, где Господь говорит о Силоамской баш­не. Его спрашивают о ней, говоря, что, обрушившись, она подавила многих людей. И Господь говорит, что «все так же погибнете, если не покаетесь». Вот это и есть картина сегодняшнего дня. Нынеш­няя вавилонская башня, столь усердно строящаяся до сих пор, про­образована той самой Силоамской башней. Это наш апокалипсис и наше дело веры. Его еще следует уразуметь как следует всем нам, становясь на Путь с большой буквы, Путь Покаяния.

Нам, становясь на этот Путь, надо снова возжаждать Христа во славе, не теряя ни дня своей жизни. Мне представляется, что нам сейчас как никогда надо оставить все, обретая этот путь, надо про­дать все, чтобы купить одну драгоценную жемчужину Небесного Царства. Всем следует оставить все, чтобы последовать за Христом. Такова специфика нашего времени. Не всегда в истории было так, и если будет история в будущем, не всегда будет так. Но сейчас это так. Для этого надо обновить веру в Церковь, ибо вне Церкви нет Покаяния и спасения от зла и греха. Для этого нужно сделать ве­ликое усилие, начав с преодоления всякого страха. «В страхе есть мучение», а «в любви нет страха», – так говорит нам апостол Иоанн.

Исходя из всего того, что вы сейчас слышали, – а я бы не хотел слишком долго развивать эту тему – думаю, становится уже ясным, что Покаяние, то самое Покаяние, которое может совершаться лишь один, максимум два раза в жизни человека, должно у нас произойти, и произойти во вполне определенном смысле. К нему стремятся как к великому дару Небес. Да, потом тоже надо будет помнить о пока­янии, но уже в ином смысле, в смысле совершенствования нашей жизни. А для тех, кто почему-то несчастливо потеряет дар обретен­ной истины, дар, данный Богом человеку в результате первого пока­яния, для них можно будет говорить, может быть, о покаянии втором, подобном первому. В жизни мне не однажды приходилось встречать­ся с этой проблемой, и ее я хотел бы снова и снова подчеркнуть.

С чего я начал, тем хочу и кончить. Не думайте никогда, что мож­но покаяться в любое время, т. е. что это дело вашего произвола. Вот, мол, когда я захочу, тогда и покаюсь. Или как многие думают: вот придет время, буду я постарше, а лучше совсем старым, тогда и покаюсь. Это великий самообман. С возрастом человек теряет мо­бильность, и тогда для изменения себя ему нужен куда более напря­женный подвиг, чем человеку молодому. Более того, с сожалением надо констатировать, что люди, приходящие к покаянию в позднем возрасте, часто не достигают в нем той глубины, той полноты, как люди молодые.

Да, мы это знаем, и очень часто уже делаем скидку на это, не требуя с людей пожилых, старых того же, что с молодых. Церкви приходится учитывать эти моменты, как это ни печально. В ней бы­вает просто великая радость от того, что человек вообще пришел и покаялся, даже если он не принес никаких плодов покаяния. От мо­лодых людей, от сильных людей всегда еще требуется принести плоды покаяния, плоды, достойные покаяния. Вспомните соответствующее выражение Евангелия: «Принесите плод, достойный покаяния». Ока­зывается, не каждый человек бывает способен на это. Поэтому всем нам надо сильнее спешить. Поэтому надо призывать к покаянию прежде всего молодежь, людей, находящихся в силе. В силе не только духовной, но и душевной, и физической. Эта истина – не самая ра­достная истина для нас с вами. Но она истина.

Вопрос о покаянии, возбужденный вот этим замечательным гру­зинским фильмом в нашем обществе, к сожалению, не получил до­статочного развития. Общество так до конца и не воцерковилось, указав себе на дорогу, ведущую к Храму. Закончился этот фильм, но люди, услышав эту последнюю фразу, увлеклись тем, что стали спо­рить о том, какой же Храм здесь имеется в виду и какая дорога. То есть стали спорить о вещах, достаточно очевидных, – вероятно, для того, чтобы уйти от самой сути призыва. Было бы, наверное, очень пе­чально, если бы все так и оставалось в дальнейшем.

К сожалению, за последние годы все призывы к покаянию в на­шем обществе стоят ниже того, который прозвучал в том фильме. Они пошли по горизонтали жизни и лишились той или иной части экзис­тенциальных начал таинства и тайны Духа. Наверное, нам стоит об этом подумать и, может быть, со временем внести что-то в этом на­правлении, что-то сделать, чтобы общество снова обрело хотя бы интерес, а лучше – и нечто большее, думая о покаянии в отношении всего народа, в отношении всего общества, в отношении всей церкви.

В заключение я хотел бы остановиться на покаянии в отноше­нии церкви, потому что сейчас об этом все больше и больше гово­рят. Начинаются споры об иерархии, о том, насколько она была за­тронута известными компромиссами в известную эпоху, насколько от иерархии вследствие этого требуется покаяние. Вы видите, в со­временных публикациях все больше и больше обвинений в адрес иерархии, часто зовущих просто к расколу, к полному осуждению иерархии, особенно высшей. (Сегодняшний разговор совпал с днем ангела патриарха. Может быть, он будет нашим духовным вкладом в день памяти святителя Алексия.)

Конечно, иерархия, живя в тех условиях, в которых ей пришлось жить после революции, не могла не идти на компромиссы. И вы знаете, что такой компромисс начался со времен патриарха Тихона. Он, выступив бескомпромиссно в первый год после революции, затем был поставлен в такие условия, что понял: без компромисса не выжить вовсе. И если он хочет что-то сохранить, надо идти на компромисс с новой властью. Попытка уничтожения патриарха Тихона не удалась, попытка его дискредитации в то время удалась лишь отчасти, но он уже должен был, вынужден был говорить нечто такое, чего бы он не сказал, находясь в более свободных обстоятельствах.

Дальше – больше, и конечно же, и патриарх Сергий, и патриарх Алексий, и патриарх Пимен не могли чувствовать себя свободными, но были уверены, что им простится тот компромисс, на который они шли, ибо они сохраняли главное – то ядро, то зерно церковной жиз­ни, которое, хотя и было свернуто и доведено до самого минимума, которое, хотя и было глубоко запрятано от глаз людских, тем не ме­нее существовало беспрерывно. Эта вера была и в святом мученике патриархе Тихоне – это нам известно доподлинно. И сейчас мы это можем с особой радостью признать, зная о недавней его кано­низации в нашей церкви. Но не забудем, что эта же вера была и в патриархе Сергии, и дальше, и она всех их долго воодушевляла.

Конечно, должно пройти историческое время, чтобы нам быть до­статочно объективными, насколько была превзойдена или не превзой­дена необходимая мера компромисса. Может быть, она была кем-то превзойдена, кем-то даже наверняка. Но всеми ли и всегда из тех, кого сейчас принято обвинять, – это вопрос. Мы еще очень мало знаем, что было в действительности в то время. Архивы только начали открываться. И поэтому еще так легко идет полусектантская пропаганда во имя какой-то бескомпромиссной «чистоты» и самоп­раведности.

Нам с вами здесь следует быть достаточно самокритичными, ми­лосердными и осторожными. Никогда не поддерживая неправду, ни­когда не поддерживая никакое зло и никакой грех, мы должны уметь сказать в лицо грешнику: «Где же осуждавшие тебя? Иди и больше не греши». Нам самим нужно проявить достаточную трезвость в от­ношении самих себя, для того чтобы не впасть в грех осуждения. Ведь мы точно так же виновны. Ведь всему нашему обществу тре­буется покаяние. Требуется оно и от представителей иерархии. От­части оно было принесено ими на Архиерейском соборе 1990 года, когда иерархия – все иерархи, все епископы нашей церкви – при­знали то, что они находились в двусмысленных обстоятельствах, и заявили о своем покаянии.

Да, это покаяние еще не прозвучало в достаточной полноте и силе. Можно надеяться и нужно надеяться на то, что оно еще про­звучит именно таким образом. Но это сможет произойти только тогда, когда к тому будем готовы и мы, чтобы, услышав о грехах ка­ющихся грешников, не начать улюлюкать и не закричать «распни!», к чему, увы, люди бывают склонны, забывая о собственных, часто совсем недавних компромиссах в области нравственности и в обла­сти духа.

A.M. Копировский. Я хотел бы продолжить некоторые вы­сказанные сегодня мысли. Есть примеры того, что в современном нам обществе отсутствует глубокое, подлинное покаяние, подобное древ­нему.

Мы видим замечательный евангельский пример, когда некий мы­тарь, сборщик податей, по имени Матфей, после призыва Христа бро­сил то, чем он занимался, оставил свои деньги, оставил то, чем он кормился (и кормился даже очень хорошо) и пошел за Ним. Приме­ры такого типа как-то трудно сыскать в современном обществе. Мож­но было бы подумать почему. И все же не стоит однозначно гово­рить о том, что современное общество просто не раскачалось до нужного уровня, что оно еще спит. Оно, конечно, не раскачалось, оно, конечно, еще спит, но все-таки есть и некоторые примеры, размышле­ния, которые я вам в течение двух-трех минут и хотел бы предложить.

Был упомянут преподобный Сергий Радонежский. Каково же было его покаяние? Я думаю, вы все помните, что он еще молодым человеком ушел в монастырь, а порывался еще и совсем юным уйти, т. е. это был, вероятно, человек, которому, с точки зрения современ­ности, каяться было как бы еще не в чем. Он был чист. Он был сын родителей знатного рода, но обедневшего, совершенно разо­ренного, живший в страшную эпоху татаро-монгольского ига – его юность проходила в первой половине XIV в. Ни он, ни родители его ничего «такого» не сделали, в современной терминологии, из чего должен был бы вытекать столь резкий поворот в жизни. А как вы знаете, прп. Сергий не просто пошел в монастырь, но избрал чрез­вычайно редкий в XIV в. способ полного отшельничества. Он не в монастырь ушел, а в лес, и жил там достаточно долгое время один.

Задавая себе внутренние вопросы, мы сейчас очень часто любим, чтобы нам преподносили ответы уже в развернутой, как бы разже­ванной форме. Я думаю, что опять приходит и пришло, наверное, время системы вопросов, когда сам вопрос может значить иногда больше, чем ответ, быть более плодотворным. Особенно если это не один вопрос, а какая-то их серия. Вот и этот момент с преподобным Сер­гием стоит как-то продумать: нужно ли было ему, как теперь и нам, покаяние, и за что и за кого он должен был каяться?

Еще вот что мне вспомнилось. В конце прошлого века жил та­кой Лев Тихомиров. Если я не ошибаюсь, был членом ЦК партии «На­родная воля», организации отнюдь не гуманитарной. И вот он по­каялся и... стал ревностным монархистом.

Еще один пример, теперь из начала XX в. Большая группа русской интеллигенции перешла «от марксизма к идеализму», так и назвав свой сборник статей. Их идеализм был, конечно, не просто философский, объективный и субъективный. Важнее было то, что ими тогда был отвергнут марксизм с его материальностью. Они пришли к христи­анству. Более того, они пришли не к христианской философии, они пришли к живому церковному христианству, что, может быть, больше всего раздражало их противников. Как их только не называли! Их имена достаточно известны: это и Н.А. Бердяев, и о. Сергий Булга­ков и др. Эти люди вроде бы сменили убеждения, а на самом деле приобрели веру. Причем они не набрасывались потом на марксизм. Бердяев и много позже говорил о правде социализма, например, о том, что практический атеизм – это не марксизм, а капитализм и т. д. Это довольно любопытно для постановки вопроса о покаянии.

Назову, наконец, имя человека, который совсем близок к нам в своем покаянии, ибо оно произошло в 1950-е годы. Это Александр Исаевич Солженицын. Человек, который в детстве знал, что такое вера, знал, что такое радостная молитва в церкви, что такое храм, как он сам об этом вспоминает. От этого он отказался не с треском, а как-то тихо. Его знаменитое стихотворение об этом говорит: «И без грохота, тихо рассыпалось/ зданье веры в моей груди». Пройдя дальше известным всем путем, он вновь обретает эту веру, будучи до того человеком безверным, неверующим в классическом смысле этого слова, т. е. даже не ставящим перед собой вопроса о том, что это такое, нужна ли она. Каково было его покаяние? Он внешне не рыдает, не рвет на себе волосы, не вспоминает о своих грехах, хотя бы потому, что он этих грехов особо наделать не успел. Он с юных лет сражался за Родину (он был достаточно молодой капитан). Да, он проливал кровь. Но очень многие фронтовики говорят, что на войне происходило какое-то удивительное душевное очищение. Не у всех подряд, но у многих. Мне запомнилось выражение одного старого фронтовика, он сказал: «Господь за фронт мне многое про­стил». Это тоже повод для размышления.

Так вот, Солженицын, попав с фронта сразу в лагерь, испытав все ужасы несправедливости, – в чем он кается? В том, что он мог бы сделать все то же, что делали его душители и гонители. Он чувство­вал, что, будь он на месте конвоира, он делал бы точно то же, а мо­жет, и еще хуже, и делал бы свободно, не нажимая на себя, потому что считал это естественным.

Думаю, что из примеров покаяния нашего века это, может быть, самый яркий и для нас довольно близкий пример. Близкий не толь­ко по времени. Когда человек сейчас приходит в Церковь, как бы осмысляя себя по-новому, и ему говорят: «Ты должен покаяться», он часто отвечает: «А в чем мне каяться?» Есть и совсем тяжелые случаи, когда человек говорит: «А я не хуже других, у меня все ве­ликолепно». Но есть случаи, когда человек задается этим вопросом, и он видит свою жизнь, полную кошмара, что ему все время было плохо, что он страдал действительно и потому не успел нагрешить по-крупному. И вот тогда, я думаю, последний пример может очень многое подсказать. Ведь человек часто не был грешником лишь потому, что так сложились обстоятельства, а если бы они сложились чуть-чуть по-другому, Бог знает чего бы он мог натворить.

Это, конечно, не снимает того вопроса, который поставил отец Ге­оргий, что нет современных нам великих примеров покаяния, не вид­но подобных Матфею мытарю или Марии Египетской. Но, может быть, у многих бывает радость открытия истины, открытия Бога как Исти­ны, и человек тогда как бы забывает о своих грехах и сразу пыта­ется жить этой новой жизнью. Но он очень быстро начинает пони­мать, что пришел еще не с тем, с чем можно этой жизнью жить, что только покаяние даст ему себя изменить. И тогда покаяние начи­нается с новой силой.

Какие-то особые формы покаяния есть и у нашего века. Не стоит стилизоваться под то, что было в древности, но внутреннее пережи­вание перехода от старого к новому должно присутствовать всегда.

Вопросы и ответы

Вы сказали, что все мы погибнем, если кто-то не сотворит до­стойный плод покаяния.

Я говорил несколько о другом, и это в большой степени разъяс­нено A.M. Копировским. Я говорил о том, что раньше в истории были великие примеры, были личные примеры общезначимого для народа покаяния. И тут я привел пример преподобного Сергия. А сейчас это­го нет. Вот если и не будет, то наш народ как целое не придет к покаянию и поэтому погибнет как народ. Без такого примера мы погиб­нем, мы как народ, бывший достаточно долгое время христианским. Сейчас мы уже (или еще) не можем быть названы христианским на­родом. Это надо чувствовать, это надо понимать, а не просто кон­статировать как статистический факт. И в этом большая проблема.

Конечно, примеры такого рода всегда харизматичны – приме­ры покаяния, подобные Сергию Радонежскому или тем, о которых сейчас говорил Александр Михайлович. Это всегда особый дар. Они не появляются на пустом месте, просто потому, что кто-то захотел иметь такой пример. Даже то, что сейчас говорилось об А.И. Сол­женицыне (а Солженицын все-таки очень существенная фигура в нашей духовной и культурной истории), все-таки еще не такой при­мер. Если и великий пример, то все же не столько покаяния, сколько обличения, полупророческого и полу- еще какого-то – человечес­кого, просто человеческого, со всей двусмысленностью этого. И вот, если мы думаем о том, чтобы наш народ возродился через покая­ние, то без примера именно общезначимого для народа покаяния не осуществить этой задачи.

Нужно ли во все времена все продавать на земле, чтобы об­рести жемчужину Царства Небесного?

Вряд ли можно согласиться с тем, что не во все времена нужно было продавать все, чтобы купить одну жемчужину. Каждое слово Евангелия – на все времена. Здесь в записке – несколько схоласти­ческий подход, потому что внешне, формально все правильно. Ко­нечно, каждое слово Евангелия – на все времена, но речь идет не о том, верно ли Евангелие и нужна ли всем эта драгоценная жемчу­жина. Очевидно, нужна. Речь идет о другом. Акценты в разные вре­мена ставились по-разному. Смотря от чего надо было отказывать­ся для обретения этой жемчужины. Были достаточно богатые вре­мена, когда можно было обретать эту жемчужину, не раздеваясь догола, а бывают времена и другие – как сейчас.

Что лучше: недостаточная полнота понимания у протестантов или засоренность, искажения у католиков (индульгенции и т. д.)?

Я не могу ответить на такой вопрос – что лучше. Все «хорошо» – и то, и другое. Тут уж Бог Судья! Мы эти вещи отрицаем, но сейчас довольно много умных и духовных протестантов и католиков, ко­торые тоже находят в себе мужество отрицать в своей традиции и то, и другое, так же как мы пытаемся найти в себе достаточно мужества для того, чтобы и в нашей традиции переставить некоторые акценты, не выбрасывая ничего доброго, но понимая, что и нам некоторая пе­рестановка акцентов необходима. Нас вряд ли удовлетворяет, напри­мер, традиционное благочестие обрядоверного толка, когда считает­ся достаточным «молиться ногами». Я думаю, что вряд ли здесь най­дутся люди, которые выступили бы апологетами такой многовековой «православной» практики.

A.M. Копировский. Особенно в XVII в. это было выразитель­но. В Россию приезжали иностранные гости, православные, и говори­ли, что наши люди сделаны из железа, они стоят на службах по не­скольку часов. «Молитва ногами» – просто многочасовая служба, ког­да сам факт выстаивания такой службы считался благочестием.

О. Георгий. В ущерб смыслу.

A.M. Копировский. Именно в XVII в. распространилось так называемое «многогласие», когда службу из-за ее непомерной ве­личины делили на несколько частей и все эти части несколько че­ловек читали одновременно.

О. Георгий. Это просто яркий внешний пример. Можно при­вести из современной жизни менее яркие примеры, но не менее «ра­достные» .

Так нужно ли покаяние для церковной иерархии? Неторопли­вость иерархов в покаянии может спровоцировать осуждение.

Все правильно. Но я и говорил об этом. Когда я перешел к во­просу о покаянии церкви, то утверждал, что это необходимо, совер­шенно необходимо, и что церковь с малой буквы, состоящая про­сто из таких же людей, кающихся, как и весь народ, конечно несет на себе ответственность, причем особую ответственность, и конечно может быть грехом и неторопливость покаяния. А всякий грех вы­зывает реакцию. Грех рождает грех, зло рождает зло. И я уже при­вел пример такого покаяния иерархии на соборе, правда, недоста­точного. Не в плане декларации (ибо в плане декларации его можно было бы счесть достаточным), а в плане покаянного действия, стоящего за декларацией. Многое за последний период, за период нового патриаршества, изменилось в церковной жизни, многое очень бурно меняется, но еще далеко не все, еще совсем не настолько, что­бы можно было считать, что вопрос о покаянии, в частности цер­ковной иерархии, снят. Надо многое менять. Те яды, которые текут в жилах современных людей, так и текут, а противоядие найти нелег­ко. И одних деклараций мало. Но хочу еще раз повторить: церковь – это весь народ, и никогда не нужно думать, что она очистится покаянием одной иерархии. Каждый человек здесь должен быть примером, и одни на других здесь должны опираться. Иерархия должна опираться на покаяние народа Божьего, а народ Божий должен опираться на покаяние иерархии. Иначе это будет не хрис­тианство, а разновидность политической идеологии и борьбы. Нас может по-настоящему не удовлетворять, с одной стороны, некоторая излишняя неторопливость иерархии, а с другой стороны – я уже ка­сался этого вопроса – очень легко спровоцировать сугубо вне­шнюю реакцию на это покаяние, когда непокаявшиеся люди забу­дут о своей церковной взаимосвязи и начнут улюлюкать.

Как понимать раскаяние священнослужителей, которые пере­ходили к большевистским атеистам?

Мне не совсем понятно, что это за «священнослужители, которые переходили к большевистским атеистам». Это те, которые при Хру­щеве отказывались от сана? Так их патриарх Алексий просто отлу­чил от церкви, сказав: «Они вышли от нас, но не были наши» – про­цитировав тем самым Послание апостола Иоанна Богослова. Но о каком раскаянии таких священнослужителей идет речь, мне непонятно. Они не раскаивались. Может быть, где-то и раскаялись в душе пе­ред смертью, как профессор Осипов, у которого было такое раска­яние, но смерть его была достаточно страшна, так что сейчас не хо­чется об этом рассказывать. А больше никто не переходил «к боль­шевистским атеистам» или не каялся. Поэтому Ваш вопрос какой-то невероятный.

Кто в православной церкви, кроме Максима Грека, высказывал­ся относительно астрологии? Многие в католической церкви (папы, кардиналы) занимались астрологией. Фома Аквинский был астрологом.

Сегодня не тема об астрологии. Занимались, но не надо забы­вать, что четкое различение астрологии и астрономии – в общем-то современная вещь. Никто же из нас, православных, не непогре­шим ex cathedra. И поэтому если даже кто из Римских пап и зани­мался астрологией, ну и что? А что, мы не знаем разве, что у них были подчас и другие грехи? Как и у нас подчас встречаются.

Как можно каяться в грехах «неведомых»?

Не очень ясен вопрос, потому что «неведомых» стоит в кавыч­ках. Если в кавычках неведомых, то очень просто – как всегда, а если не в кавычках, то как? Мы по-настоящему просим Бога простить все наши грехи, соделанные и в отношении себя, и в отношении все­го народа Божьего. Мы просим за все грехи, в том числе и за неве­домые. Есть у нас и соответствующие этому молитвы, есть традиция, идущая еще с ветхозаветных времен, но, видимо, автор этой записки Ветхий завет еще не читал.

Если всем дается по вере, то что делать маловерным? Ведь ска­зано, что у кого много, тому прибавится, а у кого мало, у того отнимется.

Это сказано совершенно о другом. Одно с другим никак не свя­зывается. Все дается по вере. Но маловерный – это вещи относи­тельные, кто есть маловерный, кто есть многоверный – это вопрос особый. Была бы вера и желание укреплять ее и избегать малове­рия, т. е. неверия в той или иной части. Конечно, покаяние требует веры. Хорошо, что этот акцент еще раз прозвучал.

О какой свободе воли можно говорить, если в самом важном вопросе человек этой свободы не имеет: жить ему или не жить, появляться ему на свет или нет? Ведь он не был волен рождать­ся или нет, он ведь ни родителей об этом не просил, ни Бога, тем не менее его к этому вынудили родители, и он рождается уже обремененным первородным грехом, в котором он лично не повинен никак. Почему человек должен в этом каяться? Ведь, может быть, будучи на месте Адама, человек того греха не со­вершил бы.

Ну, это уже совсем страннолепная записка. Не понимаю, почему так обижен человек на свою маму и своего папу. Всю жизнь в истории люди благодарили родителей, и именно это нормально. Это просто страшное извращение современных людей привело к тому, что звучат такие вопросы. Это страшная вещь! Страшно считать, что рождение на свет человека – не радость, а горькая обязанность, к которой вынудили человека его родители, чуть ли не родили его для того, чтобы он нес на себе ответственность за первородный грех. Если бы все в жизни человека ограничивалось вопросом первород­ного греха, то жить было бы весьма мрачно. Поэтому я удивляюсь этой записке, мне кажется, она спровоцирована какой-то современ­ной, достаточно гнилой философией и такой же жизнью.

О, посмотрите, какая интересная записка! Просят дать историче­скую справку:

Когда начались покаяния, каялся ли Адам?

Когда начались какие-нибудь расстрелы в Одессе, или в Киеве, или в Москве – это я знаю. А вот когда начались покаяния – пока это сказать на своем опыте затрудняюсь. А каялся ли Адам – это уже не исторический вопрос. История началась после того, как воз­никла потребность в таком покаянии, которое неосуществимо усили­ями отдельного человека. Только тогда история и началась, поэтому Адам, видимо, каялся, но до конца-то не раскаялся, как и мы с вами.

A.M. Копировский. Я знаю, как каялся Адам, могу вам ска­зать. Есть некоторые древнерусские иконы, на которых стихами на­писано, как он каялся. Он изображен там сидящим вместе с Евой «прямо рая», т. е. напротив рая, и как бы видя его. И каялся он примерно так (этот стих известен с конца XV века):

Седе Адам прямо рая и плака:

Раю мой, раю, прекрасный мой раю!

Мене ради раю сотворен еси,

А Евы ради, раю, затворен еси.

Уже я не слышу архангельска гласа,

Уже я не вижу райския пищи,

Увы мене, грешному.

Помилуй мя, падшаго.

Если покаянию мешает отсутствие уверенности в том, что ни­когда более не совершишь той же ошибки – греха, как это объяснить?

О. Георгий. Дело в том, что покаяние есть процесс духовный. И ошибочность, и безошибочность наша – это тоже некий процесс, связанный с покаянием. Это вопрос уже более тонкий, и он касает­ся вообще понимания таинства в Церкви, поэтому мы, может быть, сейчас не будем на этом останавливать свое внимание. Но вопрос на самом деле серьезный. Есть люди, которые находятся в стагна­ции от того, что не уверены в плодах покаяния. Я, например, знаю человека, который уже лет двадцать идет к христианству, при полной уверенности в том, что нет никакой внутренней альтернативы пра­вославной церковной жизни. Он не может прийти к вере только потому, что понимает, что надо менять жизнь, надо каяться, но он знает, что как следует, до конца раскаяться он не может. И тем самым он себя губит. Рубит сук, на котором сам сидит. Потому что в результате он и не кается, и его греховность в результате не умень­шается. Ему надо было бы покаяться, он увидел бы другую тенден­цию в своей жизни, и жизнь его стала бы какой-то более нормаль­ной. Другое дело, что покаяние как таинство есть процесс, но про­цесс не исторический, а экзистенциальный, духовный. Это и есть тот самый непростой вопрос. В таких случаях я вспоминаю слова из Ветхого завета, что «Бог смотрит на путь человека», т. е. на этот процесс.

Может ли быть греховной любовь? А если может, то возможно ли для любви изжить свою греховность?

Смотря что человек понимает под любовью. Знаете, это вопрос такой... деликатный. Здесь «любовь» написано с малой буквы; если бы мы имели в виду Любовь с большой буквы, то мы бы точно сказали, что она греховной быть не может, потому что «Бог есть Любовь». Но любовь с малой буквы, увы, греховной бывает, а иног­да бывает даже синонимом греха, правда, известного рода. Думаю, этого достаточно на сегодня.

Чем объяснить ныне беспрецедентную ненависть католической церкви к православной? Есть ли тут связь с отношением к Рос­сии? За великую праведность или за великую греховность наш народ платит столь жестоко?

Наверное, имеются в виду события на Западной Украине? Тут не написано. Но все-таки о беспрецедентной ненависти католической церкви к православной говорить не стоило бы. Католики, конечно, хотят взять реванш через униатов – это верно. И часть истори­ческой правды на их стороне. Но, к сожалению, они сейчас умножа­ют на своей стороне противоположный потенциал, так сказать, накапливают на своем счету историческую неправду, что опять же рано или поздно качнет маятник в другую сторону. Увы, это было на Украине в истории не однажды, и поэтому ее история столь несчастна. И мы должны только посочувствовать всем им – и униатам, и православным.

«Столь жестоко народ наш платит за праведность или грехов­ность»? Как известно, в истории России всегда было много и того, и другого. Увы!

Разъясните, пожалуйста, почему исповедь в церкви предполагает раскрытие души священнику, почему нельзя покаяться внутри себя без посредников?

Дело в том, что покаяние совершается только пред Богом, но что­бы быть истинным, оно совершается в Церкви; а священник и есть в данном случае представитель Церкви, он ни в коем случае не пос­редник. Вообще, понимание церкви и иерархии как посредническо­го института есть глубоко ложное, неправославное понимание. Да, спровоцированное Западом, католичеством в особенности, это правда. Но даже современное католичество, за исключением учения о пап­стве, сейчас отходит от такого понимания. Надо каяться внутри себя перед Богом, но не замыкаться на себе, не совершать этого «корот­кого замыкания» ни в коем случае. Потому что тогда покаяние станет чисто психологическим, а не духовным актом. Тогда оно во­обще очень легко может оказаться неистинным, неподлинным. Но это опять вопрос о действенности таинств, о церковности таинств, почему таинства личностны и церковны. Об этом сейчас, может быть, тоже подробно говорить не стоит. Но нужно знать, что это имен­но так. А почему и как – мы надеемся говорить об этом позже, на третьем этапе оглашения.

Бывает, что человек осознает свою греховность, ничтожность и слабость, но одновременно он осознает свое душевное бес­силие, чувствует, что у него нет сил совершить эту грандиоз­ную работу покаяния – силы душевные истощились в многолетней суете жизни. Как же напитаться силой для своего очи­щения?

Известно, что человеку своих сил никогда не хватает. Но они у него есть и могут быть. И опыт Церкви говорит, что человеку надо обязательно приложить свои силы – те, которые у него есть, и тогда Бог выйдет ему навстречу и совершится чудо – человек до­стигнет своей цели, несмотря на свою слабость. Это называется си­нергией.

Покаяние для человека необходимо и достаточно или после него с необходимостью следует искупление?

Искупление, во-первых, совершилось не с необходимостью, а со свободой, а во-вторых, не после нашего покаяния, а до него. А при покаянии человека как говорить о его необходимости и достаточ­ности? Я говорил сегодня о покаянии как о таинстве и тайне Духа. А всякое таинство обладает качеством свободы и не совершается по необходимости. Совершить какой-то праведный поступок мы долж­ны и можем об этом говорить в категориях необходимости. Да, чело­век должен не грешить и должен быть праведным, т. е. исполнять за­поведи Божьи, творить волю Божью. Да, должен. Это этический им­ператив. А коли мы заговорили сегодня не только об этике, о пока­янии не только в этическом смысле, но и сакраментальном, то мы до­лжны говорить здесь не только о необходимости, но и о свободе.

В записке о свободе рождаться я имел в виду тех детей, кото­рые рождаются больными, уродами, дебилами и должны всю жизнь только страдать и просить о смерти, а смерть им не дает­ся. Кто в этом виноват и должен каяться: они или их родители?

Все-таки здесь есть некоторое искажение. Если эти дети, пусть они больные, или уроды, или дебилы – я много видел таких детей, – сохраняют человеческий образ, они никогда не относятся к тем существам, которые должны всю жизнь только страдать и просить о смерти. Страдание имеет совершенно другой смысл, во всяком случае для христианина. Может быть, для неверующего человека это что-то непомерное, невозможное, совершенно убивающее, но для верующего человека это что-то иное. Об этом тоже надо особо говорить, и мы говорили не однажды, и надо будет еще говорить, но из такого страдания не вытекает еще отказ от жизни. Поэтому я все-таки не могу согласиться с автором записки.

А кто должен каяться? Да, по-настоящему каждый человек дол­жен быть достаточно ответственным и прекрасно понимать и всегда помнить, что его грехи имеют значение не только для него. Каж­дый грех рождает грех, и этот грех бывает агрессивен и готов за­цепить невинного, и иногда не в одном поколении, а, как об этом очень хорошо сказано в Библии, в Ветхом завете, «до третьего-четвертого рода». До трех-четырех поколений люди страдают – это образно сказано, конечно, не надо ничего здесь высчитывать, но до четырех поколений человек платит, расплачивается за свои грехи, во всяком случае за большие.

Это очень серьезно; я думаю, что мы сейчас, к сожалению, на своей шкуре испытываем это, обретаем этот опыт. Современная молодежь совсем не хуже всякой другой молодежи во все времена (отчасти где-то лучше) но это одно из самых несчастных поколений в исто­рии, потому что оно оказалось именно вот в такой ситуации. Оно расплачивается духовно, и физически, и душевно за грехи отцов. И еще хуже то, что отцы не хотят каяться. Это довольно страшно. А что с этим делать? Ситуация в данном случае совершенно беспре­цедентная, в истории никогда ничего подобного не было.

Думаю, что на этом сегодня можно поставить если не точку, то многоточие. Благодарю вас за внимание, за терпение.

Текст публикуется по изданию «Кочетков Георгий, свящ. Беседы по христианской этике» Выпуск 3. Издание 3-е. М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2010. – 52 с.