Перейти к основному содержимому
МиссияКатехизация
О насАвторыАрхив
Катехео

Православная миссия
и катехизация

Просветительская деятельность православных братств на территории I Речи Посполитой (конец XVI — первая половина XVII века)

В статье на основе анализа существующей историографии приводится краткая характеристика просветительской деятельности православных братств в Речи Посполитой в период с конца XVI до середины XVII столетия. Братствам приходилось существовать в специфическом контексте, характеризующимся столкновением и взаимным проникновением различных культурных тенденций. В отличие от ситуации в Московии христиане, придерживавшиеся византийско-славянского обряда, в Речи Посполитой находились в условиях конкуренции разных вероисповеданий и отсутствия единого авторитетного центра. В этом контексте миряне зачастую брали на себя задачу организации просветительской деятельности церкви. Это делали, с одной стороны, знатные вельможи, а с другой — братства. Члены братств проявляли большую активность в области образования и открывали школы, в учебных программах которых новые педагогические тенденции сочетались с религиозным воспитанием в духе византийско-славянской традиции, а также с воспитанием уважения к литературному наследию православных славян. Другим важным направлением деятельности братств являлось книгопечатание. Члены братств не просто финансировали книгопечатание, а разрабатывали целостные издательские программы. Сам киевский митрополит Петр Могила, стремившийся к централизованному способу управления церковью, должен был учитывать их деятельность.
20 апреля 2022

Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

Нозилия Вивиана, доцент, кафедра лингвистических исследований и литературоведения, университет Падуи, Падуя, Италия, viviana.nosilia@unipd.it

История православия на восточных землях Речи Посполитой представляет особый интерес, так как сосуществование на этих территориях населения с различным вероисповеданием было чревато острыми вызовами и побуждало представителей Православной церкви к поиску нестандартных решений. Возникшие на этой территории братства неоднократно привлекали внимание ученых, хотя многое в истории этих духовных движений до сих пор остается неисследованным [1]. Среди различных видов деятельности православных братств на рубеже XVI и XVII вв. особое значение приобрела просветительская деятельность, которой активно занимались миряне. Активность православных братств в деле просвещения вписывается в общие тенденции эпохи, проявившиеся как в Речи Посполитой, так и вообще в Европе, и обусловленные вызовами Реформации. В это время особое значение приобретают переводы Библии на национальные языки, породившие оживленную филологическую дискуссию. Нельзя недооценивать изобретения печатного станка — новая технология обеспечивала более быстрый оборот текстов и, следовательно, идей. Еще одна тенденция эпохи была связана с очевидным смещением вектора жизни образованного сословия от созерцания (лат. vita contemplativa) к действию (vita activa). 

Эти процессы разворачивались и на Рутенских [2] землях Речи Посполитой, хотя и имели характерные особенности, одна из которых — инициатива со стороны православной [3] части жителей страны. Условия конфессиональной конкурентности, отсутствовавшие в Московской Руси, привели к тому, что принятие конкретных мер в области образования стало восприниматься как весьма срочное дело. 

Возможности получать образование у православного населения Великого княжества Литовского существовали и до открытия братских школ, однако это образование было несистематичным и далеко не всем доступным. Важнейшим центром образования являлась великокняжеская канцелярия, с которой связано рождение так называемой простой мовы — рутенского литературного языка [4]. Образование можно было получить при монастырских скрипториях, готовивших новых писцов; при приходах, где учились люди, принимавшие участие в богослужениях. Более состоятельные семьи посылали своих детей в школы и университеты Короны [5] или за границу. Особенной популярностью пользовались немецкие и итальянские образовательные учреждения. За границей получали образование такие ведущие деятели культуры, как Франциск Скорина и Станислав Ожеховский [6]. У зажиточных родителей была также возможность нанять домашних наставников. Отсутствие систематичности в образовании — характерная общеевропейская черта эпохи, предшествовавшей промышленной революции [Houston, 11]. 

Однако на рубеже XVI и XVII вв., особенно после Люблинской унии, существовавшие способы получения образования перестали удовлетворять требованиям православного населения территорий Речи Посполитой, что было вызвано совокупностью ряда факторов. На повседневную жизнь Речи Посполитой оказал влияние Тридентский собор (1545–1563 гг.). В 1565 г. его декреты были приняты королем и сенатом, а в 1577 г. — духовенством [Tazbir, 212]. Началась эпоха контрреформации; в Польше, как и в других европейских странах, постепенно ослаблялись процессы лаицизации, запущенные в эпоху Возрождения. Наступила эпоха конфессионализации, что сказывалось на разных сторонах политической и общественной жизни. После Люблинской унии (1569 г.) эти тенденции стали распространяться и на православное население Великого княжества Литовского, особенно на шляхту, которая стремилась к достижению тех же привилегий, которыми пользовалась шляхта в Короне [Tazbir, 136]. Связи между шляхтами обеих частей ныне единого государства стали теснее, вельможи и шляхтичи из Короны смогли приобретать земли в Великом княжестве Литовском. Хотя власть короля была ограничена парламентом, варшавский двор стал моделью стиля для все более широких дворянских кругов. Несмотря на постановление о религиозной толерантности варшавской конфедерации (1573 г.) и на относительную малочисленность случаев насильственного преследования некатолических групп, влияние двора католического монарха не могло не ощущаться, даже в отсутствие принудительной католизации.

Местом решения спорных вопросов и урегулирования межконфессиональных отношений в Речи Посполитой был парламент (польск. sejm), который, несмотря на имеющиеся трудности, играл ключевую роль в законодательной деятельности страны. Для того чтобы на заседаниях парламента эффективно защищать свои интересы, нужно было знать правила игры, обычаи, конвенциональные приемы. В ситуации нарастающей конфессионализации принципиальное значение приобретала возможность участвовать в работе сейма, представлять свое вероисповедание и защищать его интересы, успешно выступая в дискуссиях по спорным вопросам. 

Важнейшим событием, повлиявшим на процессы в области образования, оказался приезд в Польшу в 1565 г. иезуитов. Представители Ордена Иисуса славились своими успехами в деле воспитания государственных элит. Иезуиты открыли свои учебные заведения в Бранево (1565 г.), Пултуске (1566 г.), Вильно (1570 г.), Познани (1572 г.) и др. Виленский коллегиум в 1578 г. был даже возведен в ранг академии [Jobert, 182], что повысило его привлекательность для состоятельных семей, проживавших в восточной части Речи Посполитой.

В сложившейся ситуации у православных подданных Речи Посполитой возникла необходимость в устроении своих школ, способных выдерживать высокую конкуренцию. Однако помощи в этом деле от иерархии ожидать не приходилось. В условиях подчинения королю, хранившему верность Риму, и растущего влияния католицизма, на епископские должности часто назначались недостойные люди (иногда даже миряне); монарх и его соратники, руководствуясь политическими соображениями, не учитывали личные качества человека; зачастую назначения были связаны с вознаграждением за какую-нибудь услугу. Епископы, получившие церковную власть подобным образом, далеко не всегда оказывались на высоте, что отталкивало от них часть населения, в первую очередь дворянские и городские элиты. Внутрицерковные реформы не увенчались успехом. 

Недостатки иерархии не оставались незамеченными и побуждали верующих брать на себя ответственность за судьбу церкви. О православной церкви старались заботиться некоторые вельможи славяно-греческого исповедания, среди которых особенно отличились Григорий Ходкевич и представители рода Острожских, в частности, князь Константин-Василий [Kempa, 29–30, 34].

Православные братства начали действовать в крупнейших центрах с многоконфессиональным населением, таких как Львов и Вильнюс. Братствам помогали восточные патриархи, которые предоставляли им ставропигию, позволявшую действовать относительно свободно и самостоятельно [Kempa, 29–30, 34; Флоря, 117]. Брестская уния (1595–1596 гг.) привела к фактическому исчезновению православной иерархии, которая возобновила свое существование де-факто в 1620–1621 гг., а де-юре только в 1632 г. Неудивительно, что светская церковная общественность вынуждена была активизироваться, реализуя на практике принцип соборности. 

В таком чрезвычайно сложном церковно-политическом контексте образование приобретало огромное значение. Оно оказалось в центре внимания многих православных деятелей. Новые обстоятельства привели к тому, что традиционные способы передачи культурного наследия стали восприниматься как малоэффективные: православные верующие стремились создавать новые, конкурентоспособные учебные заведения, соединяющие благочестивое воспитание с подготовкой к активному участию в общественных процессах эпохи. 

Первые братские школы были основаны в 1580-х годах почти одновременно в Вильнюсе и во Львове. Львовская школа послужила образцом для открывавшихся следом учебных заведений. Братские школы возникли в Могилеве [7] (1590), Бресте (1591), Минске, Орше (1591), Перемышле, Гродно (1592), Бельске (1594), Замостье (1606), Киеве (1615), Луцке (1624) и других городах. Сведения об отдельных школах доступны как в работах, посвященных каждой из них в отдельности, так и в монографиях обобщающего характера. Цель данной статьи — сформулировать наиболее общие тенденции [8], проявившиеся в просветительской и образовательной деятельности братств. 

Первой важной особенностью своих школ братчики считали преподавание языков. Языковой вопрос имел не только практическое, но и принципиальное богословское значение. Тридентский собор подтвердил первостепенную значимость латинского языка для Католической церкви. Литургический язык воспринимался как инструмент единства и проявления римского универсализма. Однако в межконфессиональной полемике, развернувшейся в Речи Посполитой, речь шла уже не только о богослужебном языке. Так, иезуит Петр Скарга, впоследствии возглавлявший Виленскую академию, в своем известном трактате «О единстве Божьей Церкви под одним пастырем» (1577) писал не только о lingua sacra, но и о книжном языке вообще. По его мнению, отказ от латыни стал большой ошибкой православных славян, потому что только латынь давала возможность учиться и на высоком уровне участвовать в общественной жизни [Skarga, 485–487]. Скарга противопоставлял латыни церковнославянский язык (Słowieński język) и простую мову (Ruski język), тем самым сополагая две культурные модели и выходя за сугубо религиозные рамки. В употреблении церковнославянского языка он усматривал проявление партикуляризма славянских церквей, разрыв христианского единства. Единство — ключевое слово в трактате Скарги. Автор отождествлял границы цивилизации с границами распространения книжного сообщества, пользующегося латынью для обмена и передачи знаний. Скарга умалчивает о совершенно иной позиции восточных церквей в вопросе литургического языка, о наднациональном значении церковнославянского языка, о факте употребления латыни «еретиками» (протестантами). Его размышления подводят к выводу, что именно латынь нужно знать, чтобы участвовать в жизни страны. 

Инок Иоанн Вишенский, отвечая Скарге, сужает поле размышлений о языке, сосредотачиваясь на его религиозном употреблении и сотериологическом потенциале. Он выступает с позиций представителя общества, которое вынуждено отстаивать свои права и защищаться [9]. Вишенский был сторонником монашества как идеала жизни и обрушивался с бурной критикой на латинские школы. Так, Львовскому братству, в ведении которого была братская школа, он рекомендовал простоту, которую противопоставил «хитростям» латинян [Вишенский, 207]. 

Полемика о языке помогает понять интеллектуальные настроения эпохи. Православные чувствовали все большее давление со стороны католических элит; под угрозой оказывалась их идентичность, сохранить которую могли помочь богослужение, обряды и язык. Именно эти элементы веры и культуры находились в центре дискуссий. 

В той церковно-культурной ситуации, в которой православные оказались на территории Речи Посполитой, как бы парадоксально это ни звучало, для того, чтобы сохранять свою идентичность, им необходимо было овладеть средствами, находившимися в арсенале их конфессиональных конкурентов, — в первую очередь латинским и польским языками и свободными искусствами. Даже Иоанн Вишенский, самый радикальный представитель православной оппозиции латинянам, самим фактом сочинения своих пламенных инвектив против латинского образования и риторики доказывал совершенное владение столь порицаемыми им свободными искусствами. При этом православные чувствовали себя полноценными членами общества Речи Посполитой и сохранение своих традиций считали правом, а не уступкой; в своем культурном наследии они видели неотъемлемую составляющую культуры Речи Посполитой. 

В учебных программах братских школ акцент ставился, прежде всего, на преподавании церковнославянского языка. Петр Скарга отмечал, что восточные славяне слабо владели этим языком. Иоанн Вишенский, не отрицая этого факта, считал, что причиной является доминирование латинских школ и обычаев. На самом деле уровень владения церковнославянским языком был все еще достаточно высок [Temčinas, 94], но необходимо было расширять круг владеющих им. Братства ставили своей целью повышение уровня знаний и умений будущих церковнослужителей и обучение детей рутенским традициям. В школах стремились научить учеников читать религиозную литературу на церковнославянском языке как на языке межславянской коммуникации [10]. Это был знак принадлежности к широкой православной общине и ключ к пониманию богатейшего письменного достояния [Naumow, 2950]. 

Изучение греческого языка также включалось в программу школьного преподавания. Греческий язык считали языком Константинопольского патриархата, той церкви, от которой православные получили веру. 

Латинский и польский языки по необходимости были включены в программу обучения и относились, скорее, к несакральной сфере. Они позволяли участвовать в общественной и политической жизни страны, их нужно было знать для поступления в высшие учебные заведение в Речи Посполитой или (в случае латыни) за границей. Латынь была также языком науки. Если дети из православных семей не находили возможности изучать ее в своих школах, то родители посылали их учиться у католиков или у протестантов, что влекло за собой риск перехода в другую веру. Братства подходили к вопросу прагматически и стремились создавать престижные школы, которые должны были давать ученикам подготовку для успешного продолжения учебы. Братства надеялись, что смогут остановить отток детей дворянских семей и сохранить их поддержку. Критерий dignitas (достоинства) [11] стал доминирующим. 

Не вполне понятным остается вопрос о преподавании «простой мовы». Источники по истории братств зачастую обходят его молчанием. М. Мозер в содержательной статье 2002 г. [Мозер, 237–240] уделяет много внимания этой проблеме: исследователь собирает сведения об употреблении народного языка в школе и в устном обращении и старается восстановить методы его изучения. По мнению Мозера, «простая мова» играла важную посредническую роль при изучении других языков, позволяя толковать сложные обороты и правила. Ее предположительно учили на конкретных примерах, заимствованных как из письменных текстов (вероятно, катехизисов) [12], так и из устных речей (особенно проповедей) [Мозер, 238]. По предположению Мозера, учителя старались убрать из учебных текстов те черты, которые не соответствовали сверхрегиональному характеру этого языка и являлись местными разговорными вариантами [Мозер, 238]. Добавим, что ученикам нужно было усвоить также 
стилистические нормы разных жанров. На наш взгляд, включение «простой мовы» в список преподаваемых языков в братских статутах представляло собой серьезную декларацию принадлежности к определенной религиозной и этнической среде. Ссылаясь на опыт Виленской школы, Якуб Неджведж утверждает, что именно в отборе языков и текстов братские школы больше всего отличались от других учебных заведений такого же уровня [Niedźwiedź, 167]. 

К другим характерным чертам системы образования, сложившейся в братских школах, можно отнести: внимание к религиозному воспитанию, которое имело особое значение для защиты от католического влияния; большое внимание к хоровой музыке; доступность образования для малоимущих и незнатных детей [Шустова 2004, 169, 173, 182–183]. В основном в братских школах достижения европейской педагогической практики сочетались с местными конфессиональными особенностями. В школах преподавались свободные искусства; большая роль отводилась грамматике, риторике и диалектике с использованием материалов на разных языках [13]. 

Образование было нацелено на подготовку молодых людей к различной карьере: ожидалось, что из школ выйдут священнослужители и будущие епископы, глубоко понимающие значение своей службы, безупречные в православной вере и, что было новым качеством, — способные отстаивать свою веру в межконфессиональном диалоге, участвовать в устной и письменной полемике с католиками и протестантами. Ученики, стремившиеся к светской карьере, приобретали знания такого же качества и уровня, как и их сверстники других исповеданий, и могли публично защищать права православных. Кроме передачи знаний и умений, школы занимались воспитанием молодых людей в духе благочестия и внушали им приверженность к византийско-славянской традиции. Изучение церковнославянского культурного наследия опиралось на те же методы, что и изучение польско-латинской традиции в престижных иноверческих заведениях, чем непосредственно повышался его престиж. Так, например, у иезуитов братские школы заимствовали театр. Театральные постановки использовались как в образовательных, так и в апологетических целях, поскольку публичные представления устраивались перед семьями учеников и православными общинами городов. Использование тех же форм, что и в престижных иезуитских школах, помогало рутенскому населению оценить в полной мере свое культурное достояние. 

Интересно, что православные братские школы оказали влияние на образование в униатской церкви. Первые униатские школы были ничем иным, как бывшими братскими школами [Blažejovskyj, 7–10]. Со времени Брестской унии православные братства вынуждены были постоянно защищать свое имущество, в том числе и школы. При всех разногласиях между православными и униатами нужно отметить некоторую схожесть в проблемах, которые им приходилось решать, и в средствах, найденных для решения этих проблем. Униаты тоже видели в воспитании молодежи условие для процветания своей церкви. Особое внимание они уделяли церковному образованию, потому что нуждались в кадрах для церковной иерархии. Требование организации школ для духовенства входило в сам акт заключения унии с Римом. Знаменателен факт, что для униатов было принципиально важно сохранение специфики греко-славянской церкви. Проявлением этой особенной идентичности стали, как и в братских школах, преподаваемые языки и отбор текстов. Недаром униатский митрополит Иосиф Вельямин Рутский желал, чтобы в униатских школах разбирались труды прп. Иоанна Дамаскина [Epistolae, № 47, 105], как это имело место в братских школах [Шустова 2004, 181]. 

Помимо устроения школ, братства активно занимались таким видом просветительской деятельности, как книгопечатание [14]. Известный первопечатник Иван Федоров был связан со Львовским братством: во Львове в 1573 г. он познакомился с будущими организаторами братства и именно там напечатал в 1574 г. свой «Букварь». После смерти типографа Львовское братство выкупило его типографию (1585 г.), дооснастило ее новым оборудованием и наняло на работу учеников Ивана Федорова [Ісаєвич, 174–177]. Таким образом возникла одна из важнейших типографий на восточных землях Речи Посполитой. Братчики не только финансировали это заведение, но и определяли издательскую программу в рамках того же просветительского плана, который включал и поддержание братской школы [Ісаєвич, 182, 184]. Не случайно важное место в этой программе занимало печатание учебных пособий для школьников [15]. В этой области следует отметить заслуги Лаврентия Зизания, опубликовавшего во Львове знаменитую греко-славянскую грамматику «ΑΔΕΛΦΟΤΗΣ. Грамматика доброглаголиваго еллинословенскаго языка» (1591) и в Вильнюсе книгу «Грамматика словенская» (1596). Обе работы напечатали братские типографии. В Вильнюсе братство способствовало изданию Грамматики Мелетия Смотрицкого (Евье, 1619). Все эти труды имели далеко не только утилитарное значение: они были рассчитаны на повышение достоинства церковнославянского языка, не имевшего до тех пор кодификации. Степень кодифицированности являлась признаком престижа данного языка, особенно в случае церковных языков, чей неизменяемый характер считался гарантией надежной передачи веры. 

Типография Виленского братства Св. Духа специализировалась на издании религиозно-полемической литературы. В ней была напечатана знаменитая работа Мелетия Смотрицкого «Тренос» (1610). Есть предположение, что там же вышли и другие сочинения этого книжника, написанные до его перехода к униатам. Не удивительно, что именно в Вильнюсе выходило много полемической литературы, ведь там столкновения между православными и униатами отличались особенной остротой [Stradomski, 70–71]. 

Братские типографии издавали также литургические книги. Члены братств старались снабдить священников и церковнослужителей всеми нужными богослужебными изданиями, чтобы они могли правильно и достойно совершать литургию. В ситуации конкуренции с другими исповеданиями это было особенно важно. На необходимость качественного издания богослужебной литературы обратил внимание митр. Петр Могила, который постарался унифицировать совершение православных обрядов на территории Речи Посполитой, издав в Киево-Печерской лавре монументальный Требник (1646). Именно митрополит со своими сотрудниками ответил [Eusebi Pimin] на полемический текст Кассиана Саковича «ΕΠΑΝΟΡΘΩΣΙΣ Abo Perspectiwa» (1642), в котором автор подверг острой критике ошибки в совершении обрядов, невежество и неряшливость православного (и униатского) духовенства. Сакович, между прочим, высказывал крайне отрицательное мнение о православных братских школах и советовал основывать учебные заведения самим епископам [Sakowicz, 111–112]. Интересно, что полемист, перешедший из православия в католичество, возложил обязанность заботиться об образовании на церковных иерархов, пренебрегая тем значением, которое приобрели миряне в церковной жизни Речи Посполитой. Он также критиковал православных священников за неумение проповедовать [Sakowicz, 105]. 

С самого начала братства отдавали себе отчет в недостатках, имевшихся в образовании и нравственном облике некоторых представителей духовенства. В римской церкви подобная проблема была поставлена на Тридентском соборе. В православной среде Речи Посполитой решением этой задачи занялись некоторые просвещенные иерархи и братства. Со временем у униатов огромную роль в этой области будут играть базилиане. Основным способом повышения уровня подготовки священников, помимо школ, были книги. Особенно активным в плане книгоиздания было Львовское братство. Именно во Львове вышли два сборника сочинений свт. Иоанна Златоуста, имевших принципиальное дидактическое значение: «Беседа о воспитании детей» (1609) и фундаментальная «Книга о священстве» (1614). Последняя была рассчитана как на будущих священников, так и на людей, уже служащих в церкви. А. З. Новак подробно разбирает содержание этой книги, которое не ограничивалось собственно «Диалогом о священстве», но включало несколько писем отцов церкви, а в некоторых экземплярах — постановления Виленского собора 1509 г. [16] 

Исследовательница обращает внимание на другой важный момент в кириллических изданиях Речи Посполитой: пособиями для священников служили не только отдельные книги, предназначенные для этой цели, но и ряд паратекстов, сопутствующих основному содержанию. Имеются в виду предисловия, послесловия, посвящения, стихи и т. п., которые можно найти в литургических и церковных изданиях, например, в Требнике, напечатанном по распоряжению Виленского братства Св. Духа в 1621 г., в предисловии к которому содержится поучение о таинствах с различением между формой и материей [Nowak 2017б, 185]. Такими текстами будет широко пользоваться в типографии Киево-Печерской лавры архимандрит, а позднее митрополит, Петр Могила. 

Члены братств стремились также к повышению качества проповеди. Проповедничество было особенно эффективным средством воздействия на умы и сердца верующих. В ситуации 
конкуренции с проповедниками других вероисповеданий надо было очень тщательно заботиться, прилагая все старания, чтобы священники научились составлять проповеди, интересные и привлекательные для верующих. В братских типографиях стали публиковать образцы проповедей на различные темы, связанные с жизненными обстоятельствами (особенно похоронами). Они выходили как в отдельных изданиях, так и как части книг разного содержания [Nowak 2017б, 191–192]. Братчики издали в Вильнюсе особенно ценное Евангелие учительное (1616), которое не имело ожидаемого успеха в ближайшей временной перспективе, но послужило образцом для пересмотренного издания, осуществленного в 1637 г. в Киево-Печерской лавре под руководством митр. Петра Могилы [Kuczyńska 2017, 210, 226–227]. С братствами связан был также один из самых ярких авторов сборников проповедей первой половины XVII в. на рутенских землях Кирилл Транквиллион-Ставровецкий (? — 1646), который издал в Рахманове Учительное евангелие (1619). Хотя сам автор стал впоследствии униатом и его сочинение подверглось острой критике и даже анафеме, его Учительное евангелие не перестало пользоваться огромной популярностью как у православных, так и у униатов [Kuczyńska 2017, 211–220] [17]. 

Киевский митр. Петр Могила был вынужден идти на диалог с братствами для реализации своей просветительской программы. Знаменитый Коллегиум Могилянский, ставший впоследствии академией, зародился в процессе переговоров между Киевским братством и упомянутым иерархом. Братская школа в Киеве существовала до Петра Могилы, уже с 1615 г., а возможно и раньше [18]. В первые годы ректором братской школы был весьма образованный человек Иоанн Борецкий. Затем школу возглавляли Кассиан Сакович и Мелетий Смотрицкий (до того, как они отошли от православия) [Сенченко, Тер-Григорян-Демьянюк, 100–117]. К сожалению, остаются белые пятна в истории этой школы, особенно в годы после смерти гетмана Петра Конашевич-Сагайдачного (1622 г.), который со своими казаками покровительствовал братству. Несмотря на все усилия братства, уровень школы был, видимо, недостаточно высок, чтобы составить конкуренцию училищам других конфессий. В 1627 г. архимандритом Киево-Печерской лавры стал Петр Могила, который приложил все старания для того, чтобы основать новое учебное заведение [Голубёв 1886, 323; Chodynicki, 552]. В 1631 г. архимандрит начал приготовления к открытию школы в Лавре [Голубёв 1886, 228; Chodynicki, 552]. Решительно и относительно легко он преодолел сопротивление иноков Свято-Троицкого монастыря, которые не желали уступить ему здание для школы, но ему пришлось сражаться с другими силами, не одобрявшими его проект, в том числе с братством, боявшимся конкуренции со стороны основываемой вопреки духовному завещанию митр. Иова Борецкого монастырской школы. Члены братства опасались, что новая школа отведет молодежь от благочестия из-за того, что ее основатель замыслил придать ей латинско-польский характер. Были даже подозрения, что школа может способствовать переходу в унию. Братство поддерживали казаки и часть духовенства. Петру Могиле пришлось вступить в переговоры. В результате архимандрит получил позволение основать школу и получил помещения для нее, а братство оставило за собой право принимать участие, хотя бы формально, в ее управлении. В 1632 г. новая школа смогла начать свою славную историю [Chodynicki, 553–557] [19]. Этот эпизод весьма показателен: миряне не могли смириться с тем, чтобы контроль над образованием переходил в другие руки, даже к архимандриту Лавры и выдающемуся человеку. Взойдя на митрополичий престол, Петр Могила еще раз вступил в конфликт с братством, в этот раз с Виленским, когда в 1647 г. опубликовал новый требник в типографии Киево-Печерской лавры. В предисловии, написанном на «простой мове», митрополит побуждал священников перестать пользоваться предыдущими печатными изданиями, поскольку обнаружил в них неточности и нововведения. Среди критикуемых требников Могила упоминал также виленское издание 1618 г., опубликованное старанием братства [Требник, л. 4–4 об.]. Все эти издания сыграли важную роль в сохранении православия в Речи Посполитой, но не соответствовали программе митрополита, желавшего упорядочить обряды и придать церкви более централизованный характер. 

В заключение позволим небольшое отступление от хронологических рамок, обозначенных в заглавии, и скажем несколько слов о дальнейшем развитии братств. Во второй половине XVII в. братства продолжали свою деятельность в очень трудных обстоятельствах, связанных с войнами на территории Речи Посполитой. Значительная часть южно-восточных земель Речи Посполитой, включая Киев, перешла в состав Московской Руси, где братства оказались в совсем новой ситуации. В Великом княжестве Литовском членам братств постоянно нужно было отстаивать свои права и сопротивляться расширению униатской церкви. 

После падения Речи Посполитой и вхождения большинства ее восточных земель в состав Российской империи братства должны были прекратить свою деятельность, потому что столь активное участие мирян в управлении церковной жизнью считалось подозрительным. Немногим дольше они просуществовали у униатов. После Полоцкого собора 1839 г., положившего конец существованию греко-католической церкви в Российской империи, и польского восстания 1863–1864 гг. царские власти изменили свое отношение к братствам, поняв их потенциал в укоренении православия на территориях с неоднородным по вероисповеданию населением. Стали возникать новые братства, сотрудничающие с духовенством и монастырями [Mironowicz A. 2003, 144–145]. Но это уже новая страница в истории этих заслуженных институций.

 

Примечания

1. Например, остается открытым вопрос их возникновения; обзор теорий и литературы по этой теме см.: [Mironowicz M. 2017б]. 

2. Терминологический вопрос о том, как называть эти территории, очень сложен. В сборниках документов XIX столетия употреблялось прилагательное «западнорусский». В последнее время в научный обиход вошел термин «рутенский» для обозначения восточных территорий Речи Посполитой, на которых преобладало восточнославянское население (примерно соответствовали сегодняшним Беларуси, Украине и Литве). В этой статье используется именно этот термин: он краток и позволяет избежать двусмысленности [Запольская, 143]. Эти земли и их население по-польски назывались также обобщающим термином «Ruś». В этой статье мы будем использовать термин «Рутения» (от лат. Ruthenia). 

3. Ради краткости и удобства употребляем здесь определения «католический» и «православный» в отношении к верующим соответственно латинского и греко-славянского вероисповедания, несмотря на то, что в источниках XVI и XVII веков эти термины еще не использовались для конфессионального разграничения. Тогда в обиходе было выражение страны «греческой веры» (польск. wiary Greckiej) для обозначения тех, кто придерживался греко-славянского обряда, а последователей Римской церкви часто наделяли наименованием «латиняне». Церкви обоих обрядов приписывали себе эпитеты «католический» (т. е. распространяющийся на всю вселенную) и «православный» (т. е. правильно прославляющий Бога или правильно верующий). Рутенские писатели чаще всего в отношении к своей церкви употребляли эпитет «кафолический», через «ф» (тогда θ). 

4. Статус простой мовы является до сих пор спорным вопросом: не все ученые готовы признать за ней статус литературного письменного языка. Мы опираемся на классическую работу Б. А. Успенского [Успенский, 261–262] и скорее склонны считать простую мову литературным языком, так как, при всей ее неоднородности и ареальной вариативности во внутреннем плане, именно ею пользовались писатели для сочинения текстов разных жанров, от предисловий к церковным изданиям до литературных произведений. Об этом вопросе см. работы М. Мозера и С. Тимчина: [Мозер; Temčinas]. 

5. Так называли часть Речи Посполитой, прямо управлявшуюся польским королем, в отличие от той части, которая до Люблинской унии входила в состав Великого княжества Литовского. 

6. Станислав Ожеховский (Stanisław Orzechowski, 1513–1566), автор трактатов о церкви и о политике, создатель известного определения „gente ruthenus, natione polonus“.

7. О могилевской школе недавно вышла статья М. Мироновича: [Mironowicz M. 2017а]. 

8. О братских школах писал в своей монографии Харлампович, см.: [Харлампович, 277–476]. См. также еще одну важную работу: [Медынский]. Школы упоминаются в общих работах о братствах: [Mironowicz A. 2003; Ісаєвич]. На английском языке вышла статья: [Isaievych]. Стоит упомянуть также статью, которая рассматривает братства в отношении к Брестской унии: [Mokry], о школах см.: [Mokry, 72–74].

9. Такая авторская позиция видна в сочиненных православными авторами полемических трактатах, часто являвшихся ответом на тезисы католических писателей.

10. О том, что именно так роль церковнославянского языка осознавалась культурными деятелями в ту эпоху, свидетельствует предисловие к знаменитому лексикону Памвы Берынды, опубликованному в Киево-Печерской лавре в 1627 г. 

11. Термин употребляется вслед за С. Темчинасом: [Temčinas, 119–120]. 

12. Связь между пособиями по чтению и письму и катехетическими сочинениями наглядно видна в букварных катехизисах. Как раз в виленских братских изданиях впервые появляются «развернутые катехетические поучения в составе учебников» [Корзо, 511]. Некоторые части, посвященные толкованиям, писались на «простой мове». 

13. Весьма показателен с этой точки зрения составленный в 1601 г. реестр книг, имеющихся в распоряжении братства. Среди них есть литургические книги, тексты Евангелия и отцов Церкви на церковнославянском языке, сочинения Лукиана и Аристотеля на греческом, классика латинской литературы и латинские грамматики, духовные книги, «постиллы», катехизисы и библейские издания по-польски: [Голубёв 1883, приложения, 167–171]. В библиотеке имелось 120 наименований книг [Шустова 2009, 533]. Обзор состава библиотеки и ее истории в интересующий нас период представляет Ю. Шустова в своей монографии: [Шустова 2009, 530–546].

14. О братских типографиях см.: [Mironowicz A. 2004].

15. Данные, опубликованные Зоей Ярошевич-Переславцевой, демонстрируют вклад братских типографий Вильнюса и Могилева в издание букварей в Великом княжестве Литовском: [Jaroszewicz-Pieresławcew, 184].

16. См. об этом: [Nowak 2017б, 180–185]. О сборнике с « Диалогом о священстве» см.: [Nowak 2017а]. В статье исследовательница подробно описывает содержание сборника и приводит в приложении (с. 198–210) список содержащихся в нем текстов и иллюстраций.

17. Ставровецкий был преподавателем во львовской братской школе до 1592 г. Потом сотрудничал с Рогатинским братством. См.: [Kuczyńska 2004, 15–16].

18. О годе открытия мнения исследователей расходятся (одни датируют его 1613-м годом, другие 1615-м). См.: [Сенченко, Тер-Григорян-Демьянюк, 63–65]. 

19. Текст договора можно читать в: [Голубёв 1886, приложения, 69–71].

 

Источники

1. Вишенский = Вишенский И. Послание Львовскому братству // Он же. Сочинения / Подг. текста, статья, коммент. И. П. Еремина. Москва; Ленинград : Изд-во Акад. наук СССР, 1955. С. 206–208. (Литературные памятники). 

2. Требник = Требник митрополита Петра Могили : Київ 1646 [Фототипическое издание]. Київ : Інформаційно-видавничий центр УПЦ, 1996. 872+816 с. 

3. Харлампович = Харлампович К. В. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII века, отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. Казань : Типолит. Имп. ун-та, 1898. 608 с. 

4. Euzebi Pimin = Еuzebi Pimin [Митр. Петр Могила и его сотрудники]. ΛΙΘΟΣ abo KAMIEN z procy prawdy Cerkwie Świętej Prawosławnej Ruskiej… W Monastyru Świętej i Czudotwornej Ławry Pieczarskiej Kijowskiej, 1644. 424 s. 

5. Sakowicz = Sakowicz K. ΕΠΑΝΟΡΘΩΣΙΣ Abo Perspectiwa… W Krakowie : W Drukarni Waleriana Piątkowskiego, 1642. 120 s. 

6. Skarga = Skarga P. O jedności kościoła Bożego pod jednym pasterzem i o greckim i ruskiem od tej jedności odstąpieniu // Русская историческая библиотека. Т. 7 : Памятники полемической литературы в Западной Руси. Кн. 2. Петербург : Тип. А. М. Котомина и К, 1882. Стлб. 223–612. (Первое издание: W Wilnie, 1577; второе издание с изменениями: W Krakowie, 1590).

 

Литература

1. Голубёв 1883 = Голубёв С. Т. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. Т. 1. Приложения. Киев : Тип. Г. Т. Корчак-Новицкого, 1883. XII, 559, XV, 576 с. 

2. Голубёв 1886 = Голубёв С. Т. История Киевской духовной академии. Вып. 1. Киев : Унив. тип., 1886. 235+121 с. 

3. Запольская = Запольская Н. Н. [Рец. на:] Розмова-Бесѣда. Rozmova-Besěda. Das ruthenische und kirchenslavische Berlaimont-Gesprächsbuch des Ivan Uževyč. München : Otto Sagner, 2005 // Вопросы языкознания. 2007. № 1. С. 143–144. 

4. Корзо = Корзо М. А. Украинская и белорусская катехетическая традиция конца XVI–XVIII вв.: становление, эволюция и проблема заимствований. Москва : КАНОН+ : Реабилитация, 2007. 672 с.

5. Медынский = Медынский Е. Н. Братские школы Украины и Белоруссии в XVI–XVII вв. и их роль в воссоединении Украины с Россией. Москва : Акад. пед. наук РСФСР, 1954. 174 с. 

6. Мозер = Мозер М. Что такое «простая мова»? // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae. 2002. № 47(3–4). С. 221–260.

7. Сенченко, Тер-Григорян-Демьянюк = Сенченко Н. И., Тер-Григорян-Демьянюк Н. Э. Киево-могилянская академия : История Киево-братской школы. Киев : Серж, 1998. 176 с. 

8. Успенский = Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI–XVII вв.). München : Otto Sagner Verlag, 1987. 367 c. 

9. Флоря = Флоря Б. Н. Восточные патриархи и западнорусская Церковь // Брестская уния 1596 г. и общественно-политическая борьба на Украине и в Белоруссии в конце XVI — начале XVII в. Ч. I. Москва : Индрик, 1996. С. 117–130. 

10. Шустова 2004 = Шустова Ю. Э. Школа Львовского Успенского ставропигийского братства в конце XVI — начале XVII в.: взаимодействие греко-славянских культурных традиций // Россия и Христианский Восток. 2004. № 2–3. С. 163–185. 

11. Шустова 2009 = Шустова Ю. Э. Документы Львовского Успенского Ставропигийского братства (1586–1788): источниковедческое исследование. Москва : Рукописные памятники Древней Руси, 2009. 648 с. 

12. Ісаєвич = Ісаєвич Я. Д. Братства та їх роль в розвитку української культури XVI–XVIII ст. Київ : Наукова думка, 1966. 248 с. 

13. Blažejovskyj = Blažejovskyj D. Ukrainian and Armenian Pontifical Seminaries of Lviv (1665–1784). Rome : PP. Basiliani, 1975. XXVII, 280 p. 

14. Chodynicki = Chodynicki K. Kościół prawosławny a Rzeczpospolita Polska : 1370–1632. Репр. изд. 1934. Białystok : Orthdruk, 2005. 

15. Epistolae = Epistolae Metropolitarum Kioviensium Catholicorum. Pars I. / A. G. Welykyj. Romae : PP. Basiliani, 1956. 366 p. 

16. Houston = Houston R. A. Literacy in Early Modern Europe : Culture and Education, 1500–1800. 2nd ed. London : Routledge, 2013. 306 p. 

17. Isaievych = Isaievych I. Between Eastern Tradition and Influences from the West: Confraternities in Early Modern Ukraine and Byelorussia // Ricerche Slavistiche. 1990. № 37. P. 269–294. 

18. Jaroszewicz-Pieresławcew = Jaroszewicz-Pieresławcew Z. Druki cyrylickie z oficyn Wielkiego Księstwa Litewskiego w XVI–XVIII wieku. Olsztyn : Wydawn. Uniwersytetu Warmińsko-Mazurskiego, 2003. 305 s. 

19. Jobert = Jobert A. Od Lutra do Mohyły : Polska wobec kryzysu chrześcij aństwa 1517–1648. Warszawa : PAX, 1994. 333 p. 

20. Kempa = Kempa T. Prawosławie oraz unia w Polsce i na Litwie: sytuacja prawna, polityka władców i rola świeckich // Między Wschodem a Zachodem : Prawosławie i unia / Red. nauk. M. Kuczyńska. Warszawa : Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, 2017. S. 17–55. (Kultura Pierwszej Rzeczypospolitej w dialogu z Europą. Hermeneutyka wartości; t. XI). 

21. Kuczyńska 2004 = Kuczyńska M. Ruska homiletyka XVII wieku w Rzeczypospolitej. Ewolucja gatunku — specyfika funkcjonalna. Szczecin : Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu Szczecińskiego, 2004. 325 s. 

22. Kuczyńska 2017 = Kuczyńska M. Homiletyka cerkiewna Pierwszej Rzeczypospolitej na pograniczu kultur (do połowy XVII wieku) // Między Wschodem a Zachodem. Prawosławie i unia / Red. nauk. M. Kuczyńska. Warszawa : Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, 2017. S. 196–237. (Kultura Pierwszej Rzeczypospolitej w dialogu z Europą. Hermeneutyka wartości; t. XI). 

23. Mironowicz A. 2003 = Mironowicz A. Bractwa cerkiewne w Rzeczypospolitej. Białystok : Bractwo Prawosławne św. Cyryla i Metodego, 2003. 214 s. 

24. Mironowicz A. 2004 = Mironowicz A. Drukarnie bractw cerkiewnych // Prawosławne oficyny wydawnicze w Rzeczypospolitej / Pod red. A. Mironowicz, U. Pawluczuk, P. Chomika. Białystok : Instytut Historii Uniwersytetu w Białymstoku, 2004. S. 52–68. 

25. Mironowicz M. 2017а = Mironowicz M. Działalność szkoły brackiej w Mohylewie od II połowy XVI wieku do XVIII wieku // Elpis. 2017. N. 19. P. 51–58. DOI: 10.15290/elpis.2017.19.07. 

26. Mironowicz M. 2017б = Mironowicz M. Spór o genezę bractw cerkiewnych w literaturze historycznej // Białostockie Teki Historyczne. 2017. Т. 15. S. 97–118. DOI: 10.15290/bth.2017.15.05. 

27. Mokry = Mokry W. Unia w procesie syntezy kultury bizantyńsko-ukraińskiej i łacińsko-polskiej // Krakowskie Zeszyty Ukrainoznawcze. 1996–1997. № 5–6. S. 69–76. 

28. Naumow = Naumow A. Domus divisa : Studia nad literaturą ruską w I. Rzeczypospolitej. Kraków : Collegium Columbinum, 2002. 399 s. 

29. Niedźwiedź = Niedźwiedź J. Kultura literacka Wilna (1323–1655) : Retoryczna organizacja miasta. Kraków : Universitas, 2012. 500 s. 

30. Nowak 2017а = Nowak A. Z. Bracka oferta wydawnicza a odnowa kapłaństwa w Rzeczypospolitej — wybrane przykłady (pierwsza połowa XVII w.) // Ośrodki kultury dawnej Słowiańszczyzny i ich znaczenie dziejowe / Red. M. Kuczyńska, J. Stradomski. Kraków : Wyd. “Scriptum” Tomasz Sekunda, 2017. S. 181–210 (Krakowsko-Wileńskie Studia Slawistyczne; t. 12). 

31. Nowak 2017б = Nowak A. Z. Reforma duchowieństwa wschodniego w Rzeczypospolitej w świetle ogólnego programu odnowy Kościoła // Między Wschodem a Zachodem. Prawosławie i unia / Red. nauk. M. Kuczyńska. Warszawa : Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, 2017. S. 174–195. (Kultura Pierwszej Rzeczypospolitej w dialogu z Europą. Hermeneutyka wartości; t. XI).

32. Stradomski = Stradomski J. Polemika religijna okresu unii brzeskiej a rozwój drukarstwa prawosławnego w Rzeczypospolitej // Prawosławne oficyny wydawnicze w Rzeczypospolitej / Pod red. A. Mironowicz, U. Pawluczuk, P. Chomika. Białystok : Instytut Historii Uniwersytetu w Białymstoku, 2004. S. 69–76. 

33. Тazbir = Tazbir J. Problemy wyznaniowe // Polska XVII wieku. Państwo. Społeczeństwo. Kultura / Pod red. J. Tazbira. Warszawa : Wiedza Powszechna, 1977. S. 212–246. 

34. Temčinas = Temčinas S. Języki kultury ruskiej w Pierwszej Rzeczypospolitej // Między Wschodem a Zachodem. Prawosławie i unia / Red. nauk. M. Kuczyńska. Warszawa : Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, 2017. S. 81–120. (Kultura Pierwszej Rzeczypospolitej w dialogu z Europą. Hermeneutyka wartości; t. XI).

 

Нозилия В. Просветительская деятельность православных братств на территории I Речи Посполитой (конец XVI — первая половина XVII века) // Вестник Свято-Филаретовского института. 2022. Вып. 41. С. 50–73. 
DOI: 10.25803/26587599_2022_41_50.

Миссия

Современная практика миссии, методы и принципы миссии, подготовка миссионеров и пособия

Катехизация

Опыт катехизации в современных условиях, огласительные принципы, катехизисы и пособия

МиссияКатехизация
О насАвторыАрхив