— Дух уныния, депрессия («я грешник, поэтому Бог не слышит меня и в моей жизни ничего не меняется»).
— Замкнутость на себе, индивидуализм.
— Предпочтение формы духу.
— Акцент на вторичных святынях, чудесах, ложных авторитетах и т. д.
— Вера в букву.
— Особенности отношения к молитве: вместо соборной молитвы — молитва «о своем», таинства — «для себя»; отсутствие опыта личной молитвы (своими словами) и непонимание ее важности, страх перед такой молитвой; существование в опыте только просительной молитвы (всякая молитва — это просьба к Богу).
— Непонимание церковности как таковой, соборности, христианского общения.
— Несамостоятельность и несвобода.
— Безответственность.
— Подозрительность, неспособность к доверию и послушанию (некоторая степень доверия и послушания возможна лишь к человеку в сане).
— Формальное отношение к Священному писанию (если и читают, то чтобы просто «вычитать»).
— Магическое отношение ко всему в церкви.
— Специфические ложные надежды, суеверия, следование во всем чужому мнению.
— Искажения веры; стойкая (часто неосознанная) приверженность системе «приходских» ценностей и навыков.

В. Якунцев. Прихожанин — человек по-своему наученный. Дело в том, что в приходской жизни есть свое научение, которое вырабатывает определенные навыки. Не знаю, можно ли называть это оглашением. Может быть, это надо называть как-то иначе, но не катехизацией.

Есть вещи тяжелые и сложные, которые не исправляются приходским научением, потому что у прихожанина уже выработаны определенные навыки. Перечислю некоторые из них. Во-первых, принцип «блаженнее брать, нежели давать». Такое потребительство глубоко закрепляется и даже по-своему «освящается» в жизни человека. Оно базируется на учении о спасении собственной души. Все язычники замкнуты на себе. Но человек, который впитал это учение, не просто замкнут на себе. Спасение собственной души становится для него критерием всего. А это прямое противоречие Евангелию. Для исправления этого искажения требуется долгий, упорный духовный труд, соединенный с внутренним страданием.

Второй навык: опознавать волю Божью по принципу наименьшего сопротивления. Я это называю «православным даосизмом». Как сложилось, так оно и должно быть. Мол, на все воля Божья. Это очень глубокий навык, поэтому когда человек слышит, что волю Божью надо с усилием познавать и бороться за то, чтобы ее осуществить, ему это очень сложно принять.

Третий навык особенно остро проявляется в сфере богослужения. Это привычка молиться без рассуждения, по принципу: «если разумеешь, то не молишься». Если такому человеку дать книгу с богослужебными текстами, то он начнет говорить, что не может по ней молиться, а без книги он как раз чувствует дух, у него отзывается сердце. Этот навык проявляется и во многом другом. Он базируется на представлении о духовной жизни как о жизни вне-разумной, алогичной, а значит бессмысленной, где допустим любой абсурд.

Все эти навыки можно назвать глубокими повреждениями веры. Конечно, я перечислил не все; освобождение от каждого из них, к сожалению, требует большого труда и многих страданий.

Ничто из приходского опыта не может служить крепкой основой для катехизации, тем не менее в нем есть отдельные аспекты, которые могут в катехизации помочь.

Катехизатор может иметь в виду

• Церковные авторитеты: святых отцов, современных проповедников, высказывания иерархов и др.

О. Глаголев. Когда говоришь о молитве, можно привести в пример размышление свт. Феофана Затворника. Вот ты взял молитвослов, молись по нему, но если вдруг чувствуешь, что сердце загорелось, отложи книгу: когда возникает такая глубокая молитва, молитвослов уже не нужен.

Можно ссылаться на такие авторитеты, которые значимы для прихожан. Но на них надо опираться, всегда подчеркивая смысл сказанного, а не авторитет автора. Самое важное — это раскрывать простые основы воцерковления. Человек должен понять, на что он может опереться сам.

• Комплекс «плохого христианина».

В. Зяблов. Мне кажется, можно опираться и на некоторые отрицательные качества. Например, на то, что я называю комплексом «плохого христианина». Беседуешь с человеком, и он признает: да, я плохой христианин, мне нечем похвастаться, я ничего не могу, у меня нет сил. Тогда говоришь ему: давай сделаем что-нибудь такое, от чего у тебя появятся силы и ты станешь «хорошим христианином». Тот сразу за это хватается, потому что всем надоело жить не пойми как. Никому не нравится тот хаос, который в головах и в жизни. Люди мучаются, им хочется ясности: что делать, как жить, как идти к Богу, как начинать служить.

• Живую совесть, желание узнать волю Божью.

• Память о «первой любви» (т. е. о вдохновении, сопровождавшем период обращения, обретения веры).

В. Зяблов. Впервые войдя в храм, многие были движимы некой духовной жаждой, но не получили нужной поддержки, чего-то нахватались, столкнулись с негативными сторонами жизни церкви, разочаровались, и внутри у них все потухло. И тем не менее этот первоначальный порыв все равно сидит где-то глубоко в них. Что человека держит в храме? Он чего-то хочет, какой-то иной жизни, но не может ее найти.

Свящ. Виктор. Что можно выделить в моем опыте, когда я восполнял оглашение? Была опора на святых отцов и на православные традиции. Уже в начале оглашения мы молились перед трапезой «Отче наш» хотя обычно на длительной катехизации эта молитва появляется гораздо позже. Для нас это был переходный этап — когда человек зашел в тупик, его надо вернуть назад. Но это надо делать потихоньку, не сразу, не резко. 

Не могу сказать, что мой катехизатор опирался на свой личный или чей-либо иной авторитет. Главной у него была опора на дух и смысл. Вот то, что меня захватило на первом этапе оглашения. Уже будучи священником, я был приглашен на катехизацию, поучаствовать в ней, посмотреть, что это такое. И я увидел проявления духа и смысла, на которые мог сказать «аминь», т. е. я узнал и подтвердил свою веру. Может быть, она была еще детская, несовершенная, но это была моя вера.

На втором этапе возникает другая особенность — большое вдохновение, внутреннее горение. Одновременно с этим данный период переживается очень непросто, духовно тяжело. Это действительно мистика «божественного мрака». Кто-то говорил здесь, что прошел этот этап по доверию к катехизатору, а у меня было по-другому. Я опирался на опыт «первой любви». Когда-то, встретившись с Христом, я пришел в церковь. Только я, может быть, тогда этого не понимал и не осознавал. Но в какие-то моменты оглашения память об этом опыте была единственным, что меня поддерживало.

Надо хорошо понимать, как человеку в сане, восполняющему отсутствующий у него опыт, бывает тяжело на оглашении. Рано или поздно возникает внутренний конфликт: подождите, я же не первый день в церкви, столько всего знаю, и это не согласуется с тем, что вы говорите. Это настоящий кризис. Мы оглашались с моим другом, и нас порой взрывало: что это там несут какую-то ерунду! Авторитет катехизатора совершенно ничего не значил. Последнее, что у нас оставалось — надежда на Христа. Она еще не была ясно осознаваема как «первая любовь». Но я помнил, что действительно ее встретил, в оглашении ее узнавал и благодаря ей держался до конца. Иногда только это и помогает. Все остальное — вспомогательные вещи, чтобы добраться до этой живой памяти. Если бы не было этой «первой любви» и не было поиска духа и смысла, то меня, конечно, унесло бы с оглашения. Без этого человек, мне кажется, рискует не пройти катехизацию. Только на это и можно опереться, никакой авторитет здесь не поможет. 

Прот. Александр Лаврин. Приходской человек замкнут на себе. Чтобы преодолеть эту самозамкнутость, нужно развернуть его к воспоминанию о «первой любви», когда он в какой-то момент вдруг понял, что принят Богом. У каждого верующего прихожанина есть этот опыт. Нужно вспомнить только одно: я пришел, и Он меня принял. К сожалению, этот первоначальный опыт обычно уходит, о нем редко вспоминают.

• Ложные надежды, суеверия, внутреннюю несвободу можно преодолевать единственной подлинной надеждой — на Христа.

В. Зяблов. У каждого приходского человека есть целая система ложных надежд и суеверий: «благодатный огонь» и проч. Это иерархическая система, у каждого она своя. Есть привязанность к какой-то форме, к духовным «техникам» и «технологиям». Поэтому человек становится неспособным к свободному действию. Ты ему говоришь: попробуй молиться не так, а по-другому. А у него наступает ступор: как можно молиться не по молитвослову? То есть он даже не может попробовать.

Еще необходимо преодолевать обезличенность. Приходской человек — это набор общих шаблонов. Он читает чужие молитвы, думает чужие мысли. У него все «по святым отцам». Начинаешь разбираться: а где сам человек, где его слово, его молитва, его личные переживания? — и понимаешь, что он не может отделить себя от набора чужих цитат, мыслей, действий и задуматься: а где действительно моя вера, моя жизнь… Мне кажется, что преодолеть ложные надежды можно только с помощью главной истинной надежды — надежды на Христа.

• Искаженные понятия, которыми оперируют прихожане, нужно преодолевать путем сообщения этим понятиям правильного церковного смысла (смысловой «перезагрузкой» понятий).

• Трудность вхождения в опыт личной молитвы — живым примером молитвы своими словами священника или катехизатора.

• Представления о своем недостоинстве как причине Божьего молчания и о том, что Бог наказывает — опорой на Евангельское откровение.

Прот. Александр Лаврин. Почему Бог не слышит? Понятно, почему: у меня же грехи. К тому же я все время грешу одинаково, и Он меня все время наказывает болезнями. Из-за моих грехов болеют родственники, дети, внуки; жизнь у близких не складывается по той же причине. Этот порочный круг основан на том, что человек хочет, как сформулировал один мой друг-священник, быть безбожным праведником: ты открываешь Богу свои грехи, а за это Бог как бы прямо с неба вкладывает добрые качества в твою душу. Чтобы потом человек жил праведно, благочестиво, но как бы без Бога. Но Бог хочет, чтобы человек стал Божьим грешником, т. е. кающимся грешником.

У постоянных прихожан есть иллюзия, что Бог принимает только праведников. Поэтому сначала нужно стать праведным, а потом только стремиться в Царство Небесное. А это как раз ложная посылка. Человеку необходимо открывать, что Бог — это не мои грехи, на которых я зациклен. Грехи — лишь свидетельство о безбожности моей души без Него. Если так ориентировать человека, то понимание воли Божьей становится значительно яснее. Ведь если спросить обычного прихожанина: «В чем воля Божья, какова она?» — «Да кто ее знает!» А вот если спросить: какова евангельская воля Божья, то становится все понятно. Тогда свой выбор можно сопоставлять с конкретными словами Христа, с Его жизнью.

• Нечувствительность к cлову Божьему и к молитве — с помощью нестандартных, нешаблонных подходов к оглашаемым.

С. Чукавина. Коротко поделюсь опытом воцерковления оглашаемого с большим приходским стажем. Это молодой человек, который служил алтарником в храме с 16 лет. Когда он начал оглашаться, то уже ничего не мог делать с живым чувством: ни молиться сам, ни молиться на литургии, ни читать Писание. Все в церковной жизни для него было покрыто толстым слоем пепла. Ничто его не трогало, не доходило ни до сердца, ни до ума. Он трижды начинал первый этап оглашения. При этом он очень хороший человек. Он был готов слушаться и пришел на катехизацию без горделивого сознания, с которым часто приходят прихожане: я все знаю и просто послушаю, что вы мне тут скажете. Он действительно хотел прорваться к какому-то обновлению своей веры и жизни. Для этого нам приходилось прибегать к разным оригинальным способам.

Во-первых, этот оглашаемый читал весь Ветхий завет (прихожане, как известно, его не читают). Ему было очень интересно обращаться к непрочитанным книгам. Новый завет он читал в разных переводах. Как только он говорил, что ничего не чувствует от чтения, мы сразу подсовывали ему другой перевод. Это давало ему новое вдохновение, и он начинал к чему-то прорываться. Он никак не мог войти в молитву на литургии, и с этим были очень большие проблемы. Приходилось постоянно его спрашивать: как сегодня удалось помолиться, как в прошлое воскресение?

Сейчас он уже завершил оглашение, но не могу сказать, что преодолел все свои былые проблемы. Все же, мне кажется, если человек с таким опытом сам хочет оглашаться, его надо поддержать, потому что что-то можно исправить. Я не теряю надежды в то, что он все-таки прорвется, потому что в нем очевидно желание уйти от той пустоты, в которой он оказался в своей прежней церковной обстановке. Он хотел изменить свою жизнь во что бы то ни стало, и поэтому был готов оглашаться хоть три года, терпеть и смиряться. В конце концов куда-то он уже все-таки смог прорваться.

• Магическое отношение к церковной жизни и всякий род духовного рабства — проповедью о жизни в духе Христовой любви и свободы.

Свящ. Георгий Кочетков. К тому, что было сказано, я хотел бы добавить для полноты разговора только одну вещь. Это две стороны одной медали. Первая — на приходе я всегда ощущаю магическое сознание, магическое отношение и к таинствам, и к иерархии, и к старцам, и к иконам, к чему хотите. Причем это не просто элементы магии, а магия в чистом виде, и желательно без усилий. Обычно маги — люди, которые действительно добиваются каких-то результатов, которые выглядят как чудеса с мирской точки зрения. Даже шаманы трудятся, не в пример всякому православному. Конечно, магия бывает не только православная, она очень сильна у католиков, есть она и у протестантов в отношении к Писанию, к священной букве, прямо как у мусульман или иудаистов. Такая магия очень тяжелая вещь, потому что она внешне не видна, это не поведенческая вещь. Судя по тому, что магия распространилась во всех основных христианских конфессиях, это не случайно. Еще надо подумать, где источник этого магического сознания и стиля магической жизни. Это же именно стиль жизни, определенный дух, который людей ведет. Почему все время всем говорят: если у тебя что-то плохо, ты пойди исповедуйся и причастись. Так работает магическое сознание. Предполагается, что если ты исповедовался, неважно как, ты причастился, неважно как, зачем и для чего, неважно, к чему ты приобщился, то у тебя все вдруг должно стать хорошо, именно так, как ты хочешь.

А вторая сторона медали — это свобода. Православный человек не любит свободы. Он любит, чтобы его любили, и если ему не говорят спасибо и его не любят, то он вообще не находит себе места. При этом он совершенно не считает, что первое движение должно быть от него, что ты сам сначала должен кого-то полюбить. А если тебя не любят, то не имей претензий, потому что не может быть любви «по требованию». Но еще хуже дела со свободой. В Писании сказано: «Где Дух Господень, там свобода». Но кто-нибудь слышал хоть раз проповедь, посвященную этим фундаментальным словам Писания? Лично я никогда не слышал. Свобода — это ответственность, а православный человек не любит нести ответственность, он старается спрятаться за чью-то спину.

Мне кажется, это тоже фундаментальные вещи, потому что они в очень многом проявляются и очень многое объясняют. Нам же важно не констатировать смерть Церкви как Тела Христова, как однажды сделал отец Сергий Булгаков, нам нужно, чтобы это Тело, даже если оно умерло, воскресло. Без духа любви и свободы это невозможно, как и без преодоления всех видов рабства, в том числе у магии, сидящей глубоко внутри и совершенно неотрефлектированной и неосознанной. Это слишком явно лежит на поверхности в связи с таинствами. Это ужасная болезнь, и тут нужна системная катехизация, сопровождающаяся колоссальными усилиями по отношению к каждому человеку в течение года, двух, а то и трех, но и она не панацея от всех бед, тем более столь тонких и деликатных.

Традиция святоотеческой катехизации : Длительная катехизация сегодня : Материалы Международной научно-практической конференции (Москва - Московская область, 11-13 мая 2015 г.). М. : Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2016. - с. 75-84.