Георгий (Тертышников), архим. Миссионерский подвиг святого равноапостольного Николая в Японии // Альфа и Омега, №17, 1998.

86 лет назад 3 февраля 1912 г. святитель Николай архиепископ Японский почил о Господе. В те дни глубоко скорбела вся Церковь Православная. Скончался, почил от дел своих святой муж, который на исходе второго тысячелетия христианства показал всей своей жизнью, что существует и в XX веке призвание апостольское и возможны апостольские труды.

В Японии архиепископа Николая почитали не только христиане, но и язычники. После императора не было в Японии человека, который пользовался бы таким уважением, такой известностью, как он, глава Русской Духовной Миссии.

Один из современников Владыки писал в 1912 г.: “Нам неодно­кратно приходилось быть свидетелем, как язычники, совершенно незнакомые Владыке, с шумным восторгом приветствовали его на ули­це и их мощное «банзай Никорай» частенько раздавалось в японских кварталах. А дети, милые японские дети, постоянно окружали его кольцом и, как бабочки на огонь, вихрем неслись навстречу сурово­му на вид, но с добрым, ласковым сердцем Святителю…

Должно заметить, что беспрерывный, тяжелый апостольский подвиг, праведная жизнь, особая прозорливость, чему мы сами были неодно­кратно свидетелем, давно уже между верующими православной Японии составили убеждение, что святитель Николай особенно близок и уго­ден Господу, что Он его прославил небесною славою. Даже язычники, и те помещали в газетах его портреты с сиянием и нимбом и часто называли его «Сей да кео», то есть «святой архиепископ»” [1].

Шли годы. Время не затмило памяти святителя Николая. 10 ап­реля 1970 г. Русская Православная Церковь причислила архиепископа Николая к лику святых. При канонизации за свою мисси­онерскую деятельность в Японии он получил наименование равноапос­тольного — одно из величайших духовных именований. “Самые эти факты, — пишет митрополит Санкт-Петер­бург­ский и Новгородский Антоний (Мельников), — имеют глубокое значение: казалось бы, во второй половине XX века умаляется вера, но ясным светом загорается новая звезда на церковном небосклоне, свидетельствуя о непрерывном возрастании Церкви как Царствия Божия. Самое же наименование «равно­апос­толь­ный» говорит о непрекращающейся связи современной Церкви с первохристианской апостольской” [2]. Официально было провозглашено то, что жило в сознании православных людей со дня кончины святите­ля, который, будучи равноапостольным в подвигах, причислен к лику равноапостольных святителей и ныне возносит свои молитвы о всей Церкви Православ­ной.

Архиепископ Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин) родился 1 августа 1836 г. в селе Березе, Вольского уезда Смоленской гу­бернии. Отец его, Дмитрий, был диаконом. Тяжелую жизненную школу пришлось пройти юному Иоанну. Жизнь провинциального духовенства в то время была крайне бедна. Пяти лет мальчик остался сиротой — умерла его мать, Ксения Алексеевна, посеявшая в душе сына первые семена веры в Бога.

Школьные годы отрока Иоанна проходили среди многих лишений — холода и голода. Но эти трудности укрепили его волю. По отзывам людей, знавших его в детстве, он всегда был веселым и жизнерадостным. Имея прекрасные умственные способности, Иоанн Касаткин в 1856 г. блестяще окончил Смоленскую Духовную семинарию и был принят на казенный счет в Петербургскую Духовную академию.

Когда юноша заканчивал четвертый курс, неожиданно определился его дальнейший жизненный путь. Однажды, проходя по академическим комнатам, Иван Дмитриевич увидел на столе лист бумаги с пред­ложением Синода кому-нибудь из оканчивающих Академию занять мес­то настоятеля посольской церкви в Японии и приступить к пропове­ди Православия в этой стране. На листе уже стояло несколько фами­лий его товарищей. Это приглашение, видимо не произвело особого впечатления на юношу, и он спокойно пошел ко всенощной. Но в храме совершилось его призвание. Голос Божий коснулся его души и он вдруг решил, что должен ехать в Японию, и не женатым священником, а монахом. Что-нибудь одно — либо миссия, либо — семья, — твердо ре­шил он [3]. Через тридцать лет после этого дня преосвященный Николай вспоминал, что какое-то неудержимое желание служить Церкви потя­нуло его тогда в Японию [4[.

Решение было принято. Начальство сочувственно отнеслось к на­мерению студента Иоанна Касаткина. Вскоре (24 июня 1860 г.) Иван Дмитриевич был пострижен в монашество с именем Николая. В “объятия Отча” звала его Церковь и радостно пошел он навстречу им, отдал на служение Церкви моло­дость, все свои дарования и всю свою жизнь. 29 июня, в день святых первоверховных апостолов Петра и Пав­ла, он был рукоположен в иеродиакона, а 30 июня, в день Собора Две­надцати Апостолов, то есть в престольный праздник академической церкви — в иеромонаха.

Быстрое и бесповоротное избрание отцом Николаем своего жиз­ненного пути говорит о многом. За все предшествующие годы он приучил себя быть вниматель­ным к внутреннему голосу, и когда в душе прозвучал призыв на слу­жение Церкви, он с глубокой верой в промысл Божий, подобно про­року Исаии, ответил: “… вот я, пошли меня” (Ис 6:8).

Благословляя молодого иеромонаха на предстоящее ему служе­ние, ректор академии, преосвященный Нектарий, сказал, что с крестом подвижника он должен взять посох странника, что вместе с подвигом монашества ему предлежат и труды апостольства [5]. Душа отца Николая жаждала этих подвигов. Впоследствии святитель Николай рассказывал: “Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе и все обновится… Тогда я был молод и не лишен воображе­ния, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем и последователей Слова Божия, раз это последнее раздается в японской стране” [6].

Утомительное путешествие в Японию продолжалось почти год, через всю Сибирь в трясучей кибитке. 2 июля 1861 г. молодой миссионер прибыл к месту своего служения в город Хакодате. Скоро он убедился, что сразу невозможно было приступить к проповеди Евангелия, ибо “тогдашние японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство как на зловредную секту, к которой могут принадлежать только отъявлен­ные злодеи и чародеи” [7].

Чем было вызвано такое отношение к христианству? Чтобы отве­тить на этот вопрос, нужно обратиться к истории. Во-первых, христи­анство проникло в Японию в XVI в. Первыми проповедниками были католические миссионеры. Их проповедь имела большой успех. В нача­ле XVII в. в Японии было более миллиона христиан-католиков и сотни храмов. Но быстрое распространение христианства было на­сильственно приостановлено.

В 1614 г. началось гонение. Христиан пытали, убивали и рас­пинали на крестах. Длинные вереницы крестов водружены были вдоль проезжих дорог. Все христианские храмы были разрушены и сожже­ны, христианские миссионеры изгнаны, христианство объявлено “разв­ращенною сектою”, за принадлежность к нему наказывали смертной казнью. К концу XVII в. христианство в Японии официально было ликвидировано. До шестидесятых годов XIX столетия законы, запреща­ющие принимать христианство, еще были в силе. Официально же они были отменены только в 1873 г.

Вот какова была обстановка к моменту приезда иеромонаха Ни­колая в Японию. Путь, не розами усыпанный, а усеянный терниями отк­рывался перед ним. Сознавая свою “немощь” в принятом бремени апостольского служения, он, конечно, помнил слова Господа, сказанные великому Апостолу языков: “сила Моя совершает­ся в немощи” (2 Кор 12:9). Отец Николай не падал духом; он чувствовал, что “жатвы” будет “много” в этой неведомой еще стране, но нужна подготовка.

Прежде всего стеной, отдалявшей его от японцев, было незна­ние им японского языка, местных нравов и обычаев. Молодой миссио­нер ревностно принялся за изучение труднейшего языка. В то время не было ни словарей, ни грамматик, ни переводов, все нужно бы­ло составлять самому. Можно было прийти в отчаяние, если бы иеромо­наха Николая не поддерживала глубокая вера в помощь Божию и твер­дое намерение довести дело до конца.

Уже на закате своей жизни архиепископ Николай рассказы­вал: “Приехав в Японию, я, насколько хватало сил, стал изучать здеш­ний язык. Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайс­кого, перемешанных между собою, но отнюдь не слившихся в один” [8].

В эти годы отец Николай писал: “…я бился над японским язы­ком, чуть не ежедневно воздыхая о том, что сутки состоят не из ста часов, и что нельзя все эти сто часов употребить на изу­че­ние языка” [9]. На освоение японского языка ушло восемь лет. Преосвященный Николай достиг удивительного знания японского языка, как разговорного, так и книжного. Он освоил и английский язык, уже тогда бывший в Японии международным для иностранцев. Од­новременно иеромонах Николай изучал историю, литературу, философию и религию Японии. Он проявил такую усидчивость, что его учите­ля-японцы во время занятий просили отдыха, он же был неуто­мим. Чтобы не делать перерыва в занятиях, он нанимал двоих и да­же троих учителей. Учителя сменялись для отдыха, отдыхом же для ученика была лишь перемена изучаемого предмета.

Изучив язык японцев, отец Николай решил познакомиться с их жизнью. Он ходил по городу, посещал языческие храмы и слушал там буддийских проповедников. Приглашал и к себе буддийских жре­цов-бонз и с ними прочитывал трудную для понимания буддийскую литературу.

Первое время все с подозрением смотрели на молодого миссио­нера, видя в нем агента ненавистных европейцев. На него неоднок­ратно натравляли собак и даже покушались на его жизнь. “Один Господь знает, — говорил уже на склоне своих лет архи­епископ Николай, — сколько мне пришлось пережить му­чений в эти первые годы. Все три врага спасения — мир, плоть и диавол, со всею силою восстали на меня и по пятам следовали за мной, чтобы поверг­нуть меня в первом же темном и узком месте. Много нужно было силы душевной, великого углубления религиозного чувства, чтобы побороть все это” [10].

Доброта, отзывчивость и кротость иеромонаха Николая посте­пенно победили все трудности. Японцы почувствовали в нем друга и он стал желанным гостем во многих домах.

Как истинный пастырь Церкви Христовой, отец Николай возрас­тил в своей душе ту евангельскую любовь, которая дает власть подходить близко к чуткой душе, покорять ее, навсегда привязывать к себе. “Вначале завоевать любовь, а потом нести слово”, — это было руководящим правилом всей деятельности “апостола Японии”. Никогда не позволял себе иеромонах Николай оскорблять рели­гиозное чувство японцев, никогда не порицал последователей буд­дизма, не трогал буддийских бонз, и потому даже среди буддийского духовенства у него были друзья. Архимандрит Сергий (Страгородский), впоследствии Патриарх Московский и всея Руси, в своей книге “На дальнем Востоке” передает любопытный случай, рисующий отноше­ние бонз к православному миссионеру.

Однажды отец Николай зашел в буддийский храм, чтобы послу­шать проповедников; храм был заполнен народом, сидевшим по-японс­ки, поджав ноги. Бонзы стали усаживать своего гостя, но, на беду, не оказалось ни одного стула. Не долго думая, главный жрец подвел ие­ромонаха Николая к жертвеннику, снял с него различные украшения и вежливо предложил посетителю сесть на жертвенник, к великому удивлению, почти ужасу растерявшегося миссионера [11]. Этот случай подчеркивает, каким уважением у японцев пользо­вался отец Николай уже в молодые годы.

Многолетний подвиг изучения Японии и японского языка убеди­ли его в том, что Япония уже созрела к принятию христианства. Он писал: “Чем больше я знакомлюсь со страной, тем больше убежда­юсь, что очень близко то время, когда слово Евангелия громко раз­дастся там и быстро пронесется из конца в конец империи” [12].

В первые годы пребывания в Японии у иеромонаха Николая бы­вали минуты сомнения, будет ли какая-либо польза от его тру­дов. “О Боже! — писал он, — не было ничего тяжелее этих сомне­ний”. Часто помысл искушал проповедника слова Божия оставить апостольское дело и заняться чем-либо другим, касающимся Японии. В Европе в то время о Японии знали очень мало и любая статья о ней принималась с большим интересом, а автор статей о Японии мог рас­считывать на скорую известность. Но честный воин Христов отстра­нял искусительные мысли. Помня свое призвание, он говорил: “Наука и без меня найдет себе многих сынов, мои же силы всецело посвящены надеждам миссионерским” [13].

Только через четыре года пребывания в Японии Господь послал отцу Николаю радость увидеть первые реальные плоды его трудов. В 1864 г. он обратил ко Христу первого японца. Это был языческий жрец Савабе. Он приходил к сыну русского консула в Хакодате для преподавания фехтовального искусства. Хмурый, сердитый, он с такой ненавистью смотрел всегда на иеромонаха Николая, встречаясь с ним в доме консула, что отец Николай однажды спросил его: “За что ты на меня так сердишься?” — и получил совершенно определенный от­вет: “Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Вы пришли сюда выгляды­вать нашу землю. А ты со своей проповедью больше всех повредишь Японии”, — проговорил Савабе, и глаза его сверкали злобой. Не было сомнения, что и сам он, не задумываясь, убил бы стоящего перед ним миссионера. “А ты разве знаком с моим учением?” — спросил иеромо­нах Николай. Японец смутился. Это был честный и прямой человек, не умевший лгать. “Нет”, — сказал он. “А разве справедливо судить, тем более осуждать кого-нибудь, не выслушавши его? Разве справедливо хулить то, чего не знаешь? Ты сначала выслушай да уз­най, а потом суди. Если мое учение будет худо, тогда и прогоняй нас отсюда. Тогда ты будешь справедлив”. Неожиданно последовало согла­сие со стороны японца. — “Ну, говори!”. Отец Николай стал гово­рить, — и то, что казалось невозможным, невероятным, сделалось дей­ствительностью: души закоренелого язычника коснулась благодать Божия, и тот, кто еще час тому назад, как некогда Савл, “дышал угро­зами и убийством”, теперь оказался плененным Евангельским благовестием [14].

Всей душой уверовав во Христа, Савабе стал проповедовать о Нем и своим друзьям. Вскоре он привел к иеромонаху Николаю врача по имени Сакай. Под влиянием бесед миссионера и Сакай стал хрис­тианином. Через год к ним присоединился третий собрат, врач Ура­но. Отец Николай не спешил крестить своих первых учеников, не же­лая подвергать их опасности, так как закон 1614 г., угрожавший смертной казнью за принятие христианства, в то время еще не был отменен. Нужно было также, чтобы время укрепило веру в душах новообращенных.

Между тем, Савабе и его друзья, хотя еще и не просвещенные святым крещением, принялись с редким самоотречением за дело про­поведи. Они устраивали у себя катехизаторские собрания. К весне 1868 г. насчитывалось до двадцати человек, мужчин и женщин, готовых принять крещение. В это время последовал прави­тельственный указ, подтверждавший прежнее запрещение японцам при­нимать христианскую веру. Стало известным, что в Нагасаки началось гонение на христиан-като­ликов. Чтобы сохранить свою юную паст­ву, иеромонах Николай решил разослать своих помощников в дальние области, но перед тем он крестил многих из них. Савабе при крещении был наречен Павлом в честь апостола Пав­ла, Сакай — Иоанном, а Урано — Иаковом. Разойдясь на время по раз­ным областям, они продолжали проповедь о Христе.

Видя, что Православие начало быстро распространяться, отец Ни­колай в 1869 г. оставил свою паству на попечение своих верных помощников: Павла Савабе, Иоанна Сакай и других, а сам отправился в Россию ходатайствовать об открытии в Японии духовной Миссии. Его ходатайство было удовлетворено. 6 апреля 1870 г. Синод открыл в Японии Миссию в составе начальника, трех иеромонахов и причетни­ка. Иеромонах Николай был назначен начальником Миссии с возведе­нием его в сан архимандрита. Были отпущены также средства на со­держание Миссии. Возвратившись в марте 1871 г. в Японию, отец Николай был порадован успехами проповеди Павла Савабе и его друзей. Церковь Христова росла, несмотря на то, что проповедь все еще была тайной.

В 1872 г. к архимандриту Николаю прибыл помощник, иеромонах Анатолий, выпускник Киевской Духовной академии. Оставив его в Хакодате, отец Николай сам переехал в столицу Японии — То­кио. Пришлось все начинать заново: подыскивать помещение, преодоле­вать недоверие и вражду населения. Но и здесь, как в Хакодате, бонзы вскоре стали его первыми друзьями. Проповедь в Токио шла успешно. Двенадцать человек было под­готовлено ко святому Крещению. Таинство было совершено тайно от всех. Первый камень был положен. Отец Николай радовался и возносил благодарение Господу Богу.

На другой день приходит он к своему знакомому старику-бон­зе. Тот протягивает ему японскую тетрадь-рукопись. Архимандрит Ни­колай развернул и ахнул. В ней подробно описывался обряд креще­ния, только что совершенный им, даже и рисунки приложены были. Ис­пуг невольно отобразился на лице миссионера. Правительство может теперь прекратить проповедь, его могут выслать из столицы. Кто-то выдал. Бонза добродушно посмеивался на испуг отца Николая и успокоил его, сказав, что этот документ был подан в их высший духовный совет, в котором заседало трое главных бонз (в том числе и этот старик — друг архимандрита Николая). Там хотели возбудить дело, но он (старик-бонза) заступился и дело не состоялось. Так доброе от­ношение к отцу Николаю спасло его и новообращенных японцев от преследования [15].

Только в 1873 г. последовала отмена старых указов против христианства, в Японии стала возможной открытая проповедь веры Христовой. Перед архимандритом Николаем теперь открылось необозримое поле деятельности. Можно было строить церкви, совершать богослуже­ния, устраивать публичные собеседования, образовывать общины и, главное, возвещать во всеуслышание устно и письменно о Христе!

В эти годы апостол Японии писал: “Признаки того, что Богу угодно просвещение Японии светом Евангелия, с каждым днем выясня­ются все более. Взгляните на этот молодой, кипучий народ. Он ли не достоин быть просвещенным светом Евангелия? С каждым днем ко всем миссионерам, в том числе и к русским, приходят новые люди, жаждущие знать о Христе. С каждым днем число новообращенных растет… В Сендай бы теперь! Более сотни верующих жаждут там святого Креще­ния. В Осаку бы теперь! Везде сочувствующие нам, везде жаждущие нас, везде дело живое, животрепещущее, везде зачатки жизни пол­ной, горячей, глубокой. И да внемлет Бог моим словам, моей клятве! Не верите искренности моих слов? Увы, я слишком ясно сознаю, до нес­терпимой боли чувствую сам свою искренность. Что я? Имею косный и слабый язык возвещать дела Божии. Но камень бы разве на моем мес­те не заговорил? Вот в сегодняшний вечер, занятый письмами, замед­лил катехизацией, — и трое уже один за другим приходили и, кла­няясь в землю, просили говорить о Христе.

Какой труд для Бога не увенчается успехом?” [16].

В 1875 г. отец Николай был несказанно обрадован посвяще­нием его первенца Павла Савабе в священный сан. А через три года среди японцев было уже 6 священников, 27 катехизаторов и 50 катехизаторских помощников. Церковь продолжала увеличиваться. Нужен был свой епископ. Архимандрит Николай возбудил перед Синодом этот вопрос. Видя успехи Миссии в Японии, Святейший Синод нашел нужным назначить туда епископа. И, конечно, кто мог быть лучшим кандида­том, как не сам архимандрит Николай. Его запросили телеграм­мой, согласен ли он быть епископом. Он ответил: “Если из России не может быть назначен епископ, я согласен” [17].

Второй и последний раз пришлось отцу Николаю совершить пу­тешествие на Родину. 30 марта 1880 г. в Петербурге, в Троицком соборе Александро-Невской Лавры он был возведен в сан епископа. Хиротонию совер­шил митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор с сонмом архиереев. При вручении жезла митрополит Исидор ска­зал новому епископу: “До конца жизни тебе служить взятому на себя делу, и не допусти, чтобы другой обладал твоим венцом”. “Да памятуется это мне, — писал преосвященный Николай, — всегда среди раздумья” [18].

После посвящения епископ Николай пробыл еще некоторое время в России, собирая пожертвования на Миссию, посещая святыни Русской земли. Он со всеми был приветлив, всех очаровывал даже самой на­ружностью своей, полной достоинства и сознания какой-то независи­мости, но думал только о том, как бы поскорее вернуться на дорогое дело в Японии. В конце 1880 г. преосвященный Николай благополучно возв­ратился к своей пастве. Начался новый период в его жизни.

Кто в силах перечислить все труды святителя Николая за 32 года его архиерейского служения? Это был человек неукротимой энергии, единой целенаправленности и пламенного трудолюбия. Он го­ворил: “На покой миссионеру, когда у него есть хоть капля силы служить своему делу — это для меня представляется несообраз­ным. Хоть умереть в той борозде, где Промысл Божий судил пахать и сеять” [19].

Планы работ святителя всегда были устремлены к будущее. Первым вопросом был вопрос о “делателях жатвы”, о религиоз­ном образовании и воспитании будущего духовенства, катехизаторов и женщин-христианок. В 1879 г. при Миссии в Токио были 4 учили­ща: катехизаторское, семинария, женское и причетническое. В катехизаторское училище принимали учеников в возрасте от 18 до 60 лет, с рекомендацией и личным ручательством местных катехизаторов. Семинария была любимым детищем епископа Николая. Сюда прини­мались лица от 16 до 60 лет. Курс обучения шестигодичный. В прог­рамму, кроме истории Нового Завета и других богословских предме­тов, входили русский и китайский языки, ряд общеобразовательных предметов: алгебра, геометрия, география, китайско-японское письмо, ис­тория, психология, история философии. К концу жизни святителя Никол­ая семинария получила права среднего учебного заведения Японии, лучшие ученики после окончания посылались в Россию в Духовные академии: Киевскую и Петербургскую [20].

В 1875 г. было основано в Миссии женское духовное учили­ще, где преподавались Закон Божий, арифметика, японская и всеобщая география, китайский, японский и русский языки, каллиграфия и жи­тия. Святой Николай высоко ценил участие женщин в распространении христианства и в духовном преобразовании семейной жизни. Училище могло готовить и жен для духовенства, понимающих и разделяющих стремления своих мужей [21].

Почти ежедневно епископ объезжал ту или иную часть своей епархии, проверяя положение дел на месте, церковные порядки, нрав­ственное состояние прихода, говорил поучения. Прием преосвященного Николая начинался богослужением; обычно служил местный священ­ник, а потом сам святитель в епитрахили и омофоре говорил сло­во, сидя на табурете. Очевидцы рассказывают, что, поучая, он весь го­рел и зажигал сердца слушателей. Говорил он просто и понят­но для самого простого человека — о начальных словах молитвы Господней, о радости, что у нас есть небесный Отец, о молитве за еще непросвещенных христианством братьев. “Однажды в молитвенном доме в деревне Вата Владыка сказал поучение на тему: “Все, что вы делаете, делайте во славу Божию”. “Есть люди, призванные на служение Церкви или сами себя посвятившие Богу. Эти прямо совершают дело Божие и тем спасаются. Но и всякий, оставаясь при своем деле, может точно так же делать дело Божие. Для этого необходимо свое служе­ние совершать не ради славы, не из корысти, а для Бога, совершать его как долг, возложенный Богом. Земледелец, учитель, воин, купец — все они необходимы для человечества, всем им быть повелел Гос­подь. Пусть они трудятся в сознании этого, тогда одним исполне­нием своего служения получат Царство Небесное” [22].

С трепетной радостью встречали епископа Николая все общи­ны. Его посещения были праздником. “Всех-то он приласкает, всех приголубит, совершит общую молитву, скажет дивную проповедь. Терпе­ливо выслушает Святитель возражение и какого-нибудь язычни­ка, пришедшего послушать его проповедь. Иногда в таких случаях по­лучается целый диспут, но все это делается спокойно, без шума. Поз­накомившись с жизнью той или иной христианской общины, владыка посещал дома всех христиан, ободряя, утешая и благословляя их” [23].

В жизни Святитель был подвижнически прост. Его часто видели в старой, заплатанной рясе, в поношенном подряснике, с широ­ким, вышитым ученицами духовного училища, поясом.

Любовь епископа Николая не ограничивалась кругом его паст­вы, она простиралась и на язычников. Так, когда в 1891 г. было большое землетрясение в трех провинциях (Тифу, Айчи и Мие) он со­бирал пожертвования от христиан других провинций, приезжих русс­ких туристов и раздавал их всему пострадавшему населению.

С 1884 по 1891 г. много сил было положено святителем на постройку собора в Токио. На торжестве освящения присутствовало 19 японских священников и более четырех тысяч христиан. Новый храм вполне соответствовал мысли владыки Николая. Сколько здесь света! Какая величественность! Японцы справедливо гордятся этим зданием. Каждый турист, бывающий в Токио, считает своим долгом по­сетить “храм-Николай”.

“Собор, — писал владыка, — будет памятен, будет изучаем, под­ражаем многими не десятки, а, смело говорю, сотни лет, ибо храм дейс­твительно — замечательнейшее здание в столице Японии, здание, о ко­тором слава разнеслась по Европе и Америке еще прежде его окон­чания и которое, ныне будучи окончено, по справедливости вызывает внимание, любопытство и удивление всех, кто есть или кто бывает в Токио” [24].

Велики были труды преосвященного Николая по распространению слова Божия и по благоустройству Японской церкви. Но было у него еще одно “главное дело”, дело, которое он считал своим личным, на­чатым им еще в первые годы в Хакодате и продолжавшимся в течение всей его жизни. Этим главным делом был труд по переводу на японс­кий язык Священного Писания и богослужебных книг.

В течение 30-ти последних лет, минута в минуту, в шесть часов вечера входил в его келью его постоянный сотрудник по переводам — Накаи-сан, садился рядом с владыкой на низенький, аршина в пол­тора в квадрате, табурет, на котором лежала по­душка, и начинал пи­сать под диктовку епископа переводы. Работа продолжалась четыре часа. Откладывалась она только в дни вечерних богослужений и праздников. В это время двери кельи преосвященного были для всех закрыты, и входил туда только слуга, Иван-сан, чтобы подать чаю. “Хотя бы небо разверзлось, — говорил владыка, — а я не имею права отменить занятий по переводу” [25].

Перевод богослужебных книг начат был Святителем еще в Хакодате — с круга воскресного богослужения; затем святой Николай пе­решел к Цветной Триоди, а потом — к Постной. Приступая к переводу Нового Завета, Святитель вначале делал перевод с китайского на японский, но, занимаясь китайским текс­том, святой Николай увидел в китайском евангельском тексте ошибки и “шероховатости” и перешел к непосредственному переводу с русс­кого и славянского. Епископ Николай работал над переводами до дня своей кончины. Он мог повторить слова святителя Димитрия, митрополита Ростовского: “Моему сану надлежит слово Божие проповедати не только языком, но и пишущею рукою. То мое дело, то мое звание, то моя должность” [26].

В Миссии издавался ряд журналов:

1. “Кеоквай Хосци” (“Церковный вестник”, 1877).
2. “Сейкео симпо” (“Православный вестник”, 1880). Здесь печатались переводы и самостоятельные духов­но-нравственные произведения японских авторов, главным об­разом молодых людей, окончивших русские Духовные акаде­мии. В журналах отражалась и текущая жизнь Японской Церк­ви (это было одно из крупнейших миссионерских изданий всей Японии).
3. “Ураниси” (“Скромность” или “Сокровенная добродетель”) — женский ежемесячный журнал, издававшийся при женском мис­сионерском училище. В нем печатались духовно-нравствен­ные, практически-наставительные и художественные произведения. Святитель уделял серьезное внимание женскому ду­ховному просвещению, понимал роль женщины в христианской семье [27].
4. Журнал “Синкай”( “Духовное море”) апологетического ха­рактера.
5. “Сейкео есва” (“Православная беседа”), в основном посвя­щенный проповедям, речам и обсуждению религиозных истин.

Кроме журналов, издавались еще книги и брошюры, а также переводы богослужебных книг. Деятельное участие в издатель­стве Миссии принимало основанное святителем Николаем общество пере­водчиков, знакомившее соотечественников с русской и европейской литературой, религиозной и художественной. Святитель благослов­лял и переводы светских произведений: “Узнав русскую литерату­ру, узнав Пушкина, Гоголя, Лермонтова, нельзя не полюбить Рос­сии” [28].

Святитель Николай уделял много внимания и миссийской библи­отеке, имевшей не только духовный, но и научный и светские отделы. Сам владыка печатал статьи и в светских изданиях. Он сотруд­ничал в “Русском вестнике”, в сборнике “Древняя и новая Россия” и в “Русском архиве”. Научные работы Святителя были не случайны. Еще будучи иеромонахом, он писал: “Мно­го раз манила меня на свое поле наука, японская история и вся японская литература — совершенно непочатые сокровища, мои же силы всецело посвящены миссионерству” [29].

Таким образом, мы узнаем об одной глубокой жизненной дилемме епископа. Все так привлекавшие его знания он приобрел, стал извест­ным, общепризнанным востоковедом, но вопрос был для него не в сумме знаний, а в том, на что они будут направлены. Для него вопрос был в том, отвлечет ли его наука от миссионерской работы, которую он почитал своим долгом и призванием, или гармони­чески сольется с ней и будет ей помогать. Наука ему помогла. Без глубокого изучения истории и культуры Японии, без постижения ее духа он не смог бы стать ее апостолом [30].

Святитель Николай, первый из русских святых, жил в условиях древнего язычества и современной цивилизации. С каждым годом все успешнее развивалось миссионерское дело в Японии, строились новые храмы, ежегодно присоединялось к Церкви до тысячи человек. Но вот наступило время испытаний — началась русско-японская война. Еще за несколько лет до начала войны японская печать стала распространять ненависть к России. Православных японцев называли предателями, требовали смерти преосвященного Николая.

Война принесла много душевных страданий Владыке. Он горячо любил свою Родину, ее неудачи и поражения жгучей болью отзывались в его сердце. Перед началом войны епископ Николай мог уехать в Россию, но он знал, что в надвигающиеся дни испытаний будет нужен правос­лавной Японской Церкви. Владыка, рискуя поплатиться жизнью, остался со своей паствой. Во время войны он был единствен­ным русским человеком в Японии. При общей ненависти к русским и к “русской вере” — Правос­лавию, Архипастырь, с присущей ему мудростью, объяснял своим пасо­мым, что истинный христианин должен быть выше национальных раздо­ров, что Православие — это вера не греков или русских, а истинная вера, правильно прославляющая Бога, вера не одного народа, а всех людей, жаждущих истинного богообщения.

Будучи сам горячим патриотом, епископ Николай ясно пони­мал, что такой же патриотизм нужен и для Японии, поэтому он нас­тойчиво требовал от своих последователей, чтобы они были верными сынами Японии. “Истинный христианин, — учил он, — должен быть ис­тинным патриотом” [31]. Православным японцам святитель Ни­колай благословил молиться о даровании победы их императору; сам же он все время войны не участвовал в общественном богослуже­нии, потому что, как русский, не мог молиться о победе Японии над его отечеством. Впоследствии он рассказывал, что в период войны он совсем не читал газет, потому что они полны были ликованиями победителей и насмешками над Россией.

Во время войны епископ Николай весь погрузился в работу над переводом Священного Писания и богослужебных книг. Профессор, японец М. Кониси, хорошо знавший святого Нико­лая, писал: “Последняя война для преосвященного Николая была боль­шим испытанием, но он сравнительно легко переносил его, ибо стоял выше войны. Наш народ ясно понимал такое его отношение к войне и стал еще больше благоговеть перед ним” [32]. Мудростью, тактичностью и твердостью епископ Николай сохра­нил невредимым корабль Японской Церкви. Проповедь православной веры хотя и ослабела во время войны, но не прекратилась.

Поистине полон самоотверженной любви был подвиг святителя Николая в служении русским пленным. Под его руководством правос­лавные японцы образовали общество “Духовного утешения военноп­ленных”. Архипастырь специально рукоположил несколько священников и послал их в лагеря военнопленных для совершения там богослуже­ния, устраивал сборы в пользу раненых, снабжал их книгами, иконами, крестиками, сам неоднократно приходил к пленным со словами утешения.

Один из пленных офицеров, познакомившись с епископом Никола­ем, писал на Родину: “Около 40 лет этот великий по своим убеждениям, твердый мыслью и светлый душой человек трудится на пользу Православия. Хотелось бы, чтобы об этом епископе узнали в русском обществе и оценили его поистине трогательное отношение к нам и заботы о нас” [33].

Окончилась война, со временем все пленные вернулись до­мой, унеся в своих сердцах светлую память о преосвященном Нико­лае. Многие русские скончались на японской земле. На их братских могилах епископ Николай воздвиг памятники и храмы, собирая для этого пожертвования и в Японии и вРоссии, где снискал особое ува­жение. Положение его Православной Миссии и Православной Японской Церкви стало незыблемым и общепризнан­ным. Но ничего не изменилось ни в облике, ни в жизни этого велико­го трудолюбца. “Как ангел Японской Православной Церкви, он пребы­вал на своей кафедре, продолжая охранять и воспитывать свою паст­ву, неусыпно заботясь о церковных нуждах, продолжая свою литера­турную переводческую работу” 34. Сама атмосфера вокруг созданной им Миссии и японского Православия стала иной — преиспол­ненной любви, уважения и доверия. Это всенародное признание заслуг святителя Николая нашло высочайшее выражение в праздновании пя­тидесятилетнего юбилея его служения в Японии. Чествовала его и Родина — Святейший Синод, возведя епископа Николая в сан архие­пископа, многочисленные почитатели его в России и русское посоль­ство в Токио. Поздравили его и японский император, которому Святитель был признателен за проявленную веротерпимость, и губернатор Токио, и японская пресса, и инославные миссии.

Ко дню юбилея, 30 июня 1910 г., Санкт-Петербургская Духовная академия в адресе, присланном в Токио, писала: “Благо­говейно преклоняясь перед дивным величием Вашего 50-летнего уже священнослужения, начавшегося в академическом хра­ме Двенадцати Апостолов в самый годовой день священной их памя­ти, С.-Петербургская духовная академия приносит Вашему Высокопре­освященству, своему избраннейшему из избранных студентов и своему в течение двадцати уже лет почетному члену, радостное приветст­вие, испрашивая себе у Вас, истинный святитель Христов, молитвы и благословения на новую, открывающуюся пред нею жизнь” [35].

В речи губернатора Токио звучал подлинный голос Японии, может быть, никогда не обращавшийся так к иностранцу. Он говорил о бывших военных и гражданских смутах и о той ненависти к иностранцам, которая еще существовала во время приезда Святите­ля в Японию: “Когда приехал маститый учитель Николай, считавший своим призванием распространение учения Божия в нашей стра­не, то, несмотря на то, что он находился среди таких грозящих опас­ностью обстоятельств, претерпевая всевозмож­ные неудобства, лишения, бедствия и страдания, он спокойно и невоз­мутимо с преизбыточной теплотою сердца, обращаясь к народу, усерд­но учил и тщательно увещевал и, стараясь положить основания пра­вославного христианства в нашей стране, наконец достиг того, что приобрел множество усердных христиан, каких видим ныне. Между тем и судьба нашего государства постепенно развивается, и мы ви­дим нынешний прогресс. Мне кажется, что те заслуги, какие оказал нашему государству маститый учитель Николай, не ограничиваются успехами одного только миссионерства, но также заключаются в том, что он содействовал цивилизации в нашей стране… даже те, ко­торые некогда направляли на иностранцев сверкающие ненавистью глаза, теперь обращаются с ними с радостью, приветливостью и бла­гоговением, и я, удостоившись счастья присутствовать на этом ак­те, почтительнейше приношу хвалу заслугам, оказанным маститым учи­телем Николаем как для мира и гуманности, так и для нашего госу­дарства, и вместе с тем молю Бога, чтобы Он ниспослал неисчислимые лета и блага на главу маститого учителя” [36].

Этот юбилей был торжественно отпразднован всей Японской Церковью. Маститый архипастырь согласился отмечать свой юбилей только потому, что знал, — японцы любят многолюдные собрания, и торжество послужит большему распространению веры Христовой в Япо­нии. Юбилейные дни были приурочены к очередному собору Японской Церкви и прошли с большим воодушевлением, превратившись в обще­церковное торжество. Много писали в те дни об архипастыре Николае как в Япо­нии, так и в России.

Как же сам он смотрел на свои полувековые труды?

Святитель Николай был исполнен чувства радости, благодарения Богу и сознания своего недостоинства. Он писал: “Я счастлив, что имею радость служить водворению Царства Божия на земле. Нет важнее сего служения на земле… Наше служение есть духовное рождение чад Богу: какое же рождение не сопряжено с муками? И на них мы за­ранее должны быть готовы. Но у нас есть источник великого утеше­ния. Чтобы бодро и успешно служить, нужно иметь предварительную уверенность в том, что не тщетно трудимся, что успех увенчает наше делание” [37].

Из записок епископа Сергия (Тихомирова) можно видеть, с каким истинно христианским смирением воспринимал апостол Японии похва­лы словоохотливой печати. Незадолго до своей кончины архиепископ Николай в беседе с епископом Сергием сказал: “Всюду читаешь «Николай. Николай. Николаево дело». Увы, — и в России это говорят. Неправ­да! Тысячу раз неправда! Божье дело! Божье дело! В России много про меня пишут. Только все, что пишут — идеализация! Издали не видно, — вот и пишут” [38]. Тогда же владыка сказал: “Разве есть какая-нибудь заслуга у сохи, которою крестьянин вспахал поле? Разве может она хвалить­ся: «глядите-ка, православные, что я наделала!» …Хорошо вспахано. Разве кто-нибудь скажет: «Хорошо соха вспахала». Все ска­жут: «Молодец мужичок. Ловко вспахал». Так и здесь… Николай. Сер­гий. Роль наша не выше сохи. Вот крестьянин попахал, соха износи­лась. Он ее и бросил. Износился и я. И меня бросят. Новая соха нач­нет пахать. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно паши­те! Пусть Божье дело растет! А все-таки приятно, что именно тобой Бог пахал. Значит, — и ты не заржавел. Значит, за работой на Божьей ниве и твоя душа нес­колько очистилась, и за сие будем всегда Бога благодарить” [39].

Несмотря на тяжелую предсмертную болезнь (астма), святитель Николай продолжал трудиться в своем кабинете до последнего дня. Его блаженная кончина последовала на 76-м году (3 февраля 1912 г.). Святитель скончался от паралича сердца и был похоронен в Токио, на кладбище Янака. Десятки тысяч японцев — христиан и язычников — провожали его, а перед гробом несли Смоленскую икону Божией Матери Одигитрии, которую он благоговейно хранил всю жизнь и которая при жизни и кончине была для него благословением Родины [40].

Заступивший его место помощник его преосвященный Сергий (Тихомиров), епископ Киотоский и будущий митрополит Японский, в своем первом отчете Святейшему Синоду нашел слова, которые могут служить лучшей эпитафией над гробницей почившего: “Все, что есть в Японской Церкви доброго, до последнего христианина в храмах, до последнего кирпича в постройках, до последней буквы в переводах богослужебных книг, есть дело его христиански-просвещенного ума, широкого сердца и твердой, как скала, воли, соделавших его изб­ранным сосудом благодати Христовой” [41].

Имя Святителя знала и почитала вся Япония. Даже через 58 лет после его кончины, во время его канонизации, когда верующие хотели перенести его святые мощи с кладбища в собор, им это не разреши­ли, сказав, что святой Николай принадлежит всему японскому наро­ду, независимо от вероисповедания, и останки его должны остаться на народном кладбище [42].

Святитель Николай твердо верил всю жизнь, что любой труд для Бога увенчается успехом. Труд всей его жизни создал Японскую Церковь. При жизни архиепископа многие считали, что с его смертью прекратится проповедь Православия в Японии и со временем Правос­лавие исчезнет.

Господь хранит Православие в языческой стране. Православная Церковь после кончины его перенесла многие трудности. После Второй мировой войны враждебные нецерковные силы отторгли ее от Русской Церкви. Но ныне, по молитвам святителя Ни­колая, усердием покойного Святейшего Патриарха Алексия I и его ближайших помощников Японская Церковь вернулась в лоно Матери-Церк­ви и от Нее удостоена автономии. В настоящее время Японскую Автономную Православную Церковь возглавляет Феодосий, Архиепископ Токийский, Митрополит всея Японии.

Примечания

1. Высокопреосвященный Николай, Архиепископ Японский // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Том дополнительный. Ч. 1. Кн. 2. Июль-декабрь.М., 1912. — С. 58. Архимандрит Георгий (Тертышников), 1998.

2. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Святой Равноапостольный Архиепископ Японский Николай // Богословские труды. Сб. 14. М., 1975. — С. 5.

3. Архимандрит Сергий. На дальнем Востоке. (Письма японского миссионера). Сергиев Посад, 1897. — С. 95.
Платонов А. Апостол Японии. Очерк жизни архиепископа Японского Николая. Петроград, 1916. — С. 8. 

4. Там же. — С. 9. 

5. Там же. — С. 9–10. 

6. Там же. — С. 10–11. 

7. Там же. — С. 19. 

8. В Японии жатвы много… Письмо русского из Хакодате // Христианское чтение. 1869. Ч. 1. — С. 247–248. 

9. Игумен Марк (Лозинский), профессор. Святой Николай, Архиепископ Японский // Доклады и статьи. Машинопись. Т. 1. Загорск, Лавра, МДА. — С. 107–108. 

10. Архимандрит Сергий. На дальнем Востоке. — С. 101.
Игумен Марк (Лозинский), профессор. Святой Николай, Архиепископ Японский. — С. 200. 

11. В Японии жатвы много… — С. 250. 

12. Архимандрит Сергий. Указ. соч. — С. 96–97. 

13. Там же. — С. 102. 

14. Платонов А. Указ. соч. — С. 35–36. 

15. Игумен Марк (Лозинский), профессор. Указ. соч. — С. 210. 

16. Платонов А. Указ. соч. — С. 43.

17. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Святой Равноапостольный Архиепископ Японский Николай. — С. 30.

18. Там же. — С. 32–33. 

20. Там же. — С. 33.

21. Протоиерей Ф. Знаменский. К двадцатипятилетию архипастырского служения преосвященного Николая, епископа Ревельского // Прибавления к Церковным ведомостям. 1905. Май. № 22. — С. 897. 

22. Платонов А. Указ. соч. — С. 56. 

23. Сеодзи, Сергий. О православной Миссии и церкви в Японии // Прибавления к Церковным ведомостям. 1891. Март. № 13. — С. 409. 

24. Платонов А. Указ. соч. — С. 59. 

25. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Указ. соч. — С. 53. 

26. Там же. — С. 63.

27. Позднеев Димитрий. Архиепископ Николай Японский (Воспоминания и характеристика). С.-Петербург, 1912. — С. 35. ↩

28. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Указ. соч. — С. 55. 

29. Там же. 

30. Кониси, профессор университета “Dosisha” (Kиomo). Воспоминания японца об архиепископе Николае // Христианин. Т. 1. 1912. Январь-апрель. — С. 667. 

31. Там же. 

32. Наши пленные в Японии // Прибавления к Церковным ведомостям. 1905. Май. № 21. — С. 878.

33. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Указ. соч. — С. 47. 

34. Казем-Бек А. Апостол Японии Архиепископ Николай (Касаткин). (К 100-летию Православия в Японии) // Журнал Московской Патриархии. 1960. Июль. — С. 44. 

35. Епископ Сергий. Празднование пятидесятилетия благовестнических трудов высокопреосвященного Николая в Японии //

36. Прибавления к Церковным ведомостям. 1911. № 41. — С. 1757. 

37. Приветствие Архиепископа Японского Николая Миссионерскому съезду в Иркутске // Православный благовестник. 1910. Т. 2. № 16. Август. Кн. 2. —С. 146. 

38. Епископ Сергий (Тихомиров). Памяти преосвященного Николая, Архиепископа Японского (к годовщине кончины его 3 февраля 1912 г.) // Христианское чтение. 1913. Ч. 1. — С. 49. 

39. Там же. 

40. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Указ. соч. — С. 61.

41. Казем-Бек А. Апостол Японии Архиепископ Николай (Касаткин). — С. 58.

42. Архиепископ Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Указ. соч. — С. 47. 

источник