I. Введение

1. Проповедь Благой Вести с самого своего начала неразрывно была связана с призывом к покаянию. (Мф 3:2; Мк 6:12; Лк 3:8; Деян 2:38; 11:18). Сам Спаситель возвещал: «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15).

2. Именно покаяние и вера лежат в основе чина «отречения-сочетания»,  именно покаяние и вера являются необходимыми и единственными условиями принятия  таинства крещения, ибо, согласно последней заповеди Иисуса Своим ученикам, им надлежит пойти и научить «все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святаго духа, уча их соблюдать все, что Он повелел им» (Мф 28:19-20),... ибо «так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах» (Лк 24:46-47), по сему «кто веровать будет и крестится, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк 16:16).

Таким образом, покаяние и вера являются главной целью наставления, научения, т.е. приготовления к сознательному вступлению в Церковь, в полноту жизни с Богом во Христе. По словам прот. Н. Афанасьева: «Вера и покаяние являются единственными (подчеркнуто мной — Г.Ч.) условиями  вступления в Церковь. Вера, которая требуется от вступающих в Церковь, включает в себя покаяние, а покаяние возможно на основе веры. Одно неотделимо от другого...» [прот. Н. Афанасьев «Вступление в Церковь», с. 64] и далее: «исповедание веры должно предшествовать крещению и сопровождать его». «После того, как омоется таким образом уверовавший и давший свое согласие...» [Иустин Мученик, Апология, 65]. Эта вера была целью апостольской проповеди: «Всякий кто призовет имя Господне, спасется. Но как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слышали? Как слышать без проповедующего? Итак, вера от слышания, а слышание от Слова Божия» (Рим 10:13-14,17). «Вера есть ответ на призыв Божий… Поэтому вера является необходимым условием вступления в Церковь. Она является необходимым условием пребывания в Церкви. Вера до крещения есть предварительный ответ на призыв Божий, а вера после крещения есть совершенный ответ на этот призыв» [прот. Н. Афанасьев, Указ. соч., с. 65].

3. В свою очередь «покаяние должно быть полным — действительной переменой всей внутренней жизни вступающего в Церковь. Эта внутренняя перестановка должна найти выражение и во внешней жизни.... Покаяние как условие приема в Церковь проявляется не к сознание своей греховности, но и как реальный отказ от прежней греховной жизни (Деян 19) [прот. Н.Афанасьев, Указ. соч., с. 66]. Со временем (к III-му веку) отказ от греховной жизни нашел свое выражение в институте оглашения, как «отречение от сатаны, от служения ему и от всех дел его» [Ипполит Римский, Апостольское Предание, XVI, 9]. Другими словами чин «отречения — сочетания» появился, сформировался и утвердился в огласительной практикой Церкви, т.е. как результат литургического закрепления внутренне целостного, последовательного процесса научения основам веры и жизни с Богом в Церкви тех, кто готовится принять крещение. Этим и определяется его содержание, место во всем акте таинства Просвещения, включающего в себя таинства крещения, миропомазания, причащения. Современный чин «еже сотворити оглашенного» полностью сохранил «отречение от сатаны и всех дел его, и всего служения и всей гордыни его». В этом сравнительно небольшом последовании нашли выражение те реалии огласительного опыта, которые непосредственно связаны с этими важнейшими экзистенциальными актами (покаяние и вера) духовной жизни сознательного катехумена. Как и всякий чин, данное последование в его нынешнем варианте отражает лишь в самом сжатом виде то важнейшее содержание, которое вкладывалось в него церковным сознанием на протяжении многих веков. В силу этой причины в настоящее время требуется значительное усилие как со стороны совершителя чина, так и со стороны крещаемого, чтобы проникнуть в дух и смысл совершаемых действий, чтобы они выражали наличную реальность происходящего. Очевидно, что по содержанию данное чинопоследование является скорее своеобразным экзаменом для того, кто приближается к вратам Церкви, в силу чего, несомненно, предполагает личную наученность, опыт жизни по вере во Христа, навык различения добра и зла, другими словами приготовленность воспринять полноту духа и смысла каждого элемента чина.

II. Происхождение и практика применения чина

Во всем историческом многообразии практик применения данного чина, конкретных чинопоследований, его место оставалось практически неизменным. Обычно, им заканчивалось оглашение, т.е. приготовление к таинству крещение через наставление в основах веры и жизни христианской, и наступал этап совершения таинства крещения. Временной разрыв между совершением «отречения-сочетания» и крещением как правило не превышал одного дня, а в большинстве случаев отсутствовал. Такое местонахождение данного чина вполне оправдано, поскольку в крещении оглашаемый переходил из власти тьмы во власть света, из власти сатаны во власть Христа. Столь существенный духовный феномен естественно требовал от оглашенного акта личной веры, личного, сознательного, конкретного, твердого выбора, о чем сам оглашаемый должен был торжественно объявить.

2. В настоящее время данный чин включен в последование об оглашенных, хотя в древности его место, как правило, было в крещальном последовании. При этом необходимо заметить, что фактически распорядок действий остался тем же, и вслед за молитвами заклинания следует «отречение-сочетание». Строго говоря, акт «отречения-сочетания» не является достоянием крещального чина, а носит вполне определенный подготовительный характер. 

3. Традиционно принято считать [например, А. Алмазов, «История чинопоследований крещения и миропомазания», с.190; прот. Н. Афанасьев, Указ. соч., с.66], что появление этого чина не восходит ранее III века. Первые известные упоминания о нем встречаются именно в памятниках церковной литературы этой эпохи.

Более ранних письменных свидетельств на сей счет мы не имеем, однако, есть определенные основания предполагать, что в апостольское время, а также в начале II века существовало нечто подобное, отражающее реалии происходящего (принятие новых членов народа Божия).

С проповеди покаяния начал свое служение св. Иоанн Креститель (Мф 3:2; Мк 6:12), те же слова мы слышим из уст Спасителя (Мк 1:15). Апостольская проповедь и связанное с ней наставление в вере (оглашение) непременно требовали от обращающегося покаяния (Деян 2:38; 3:19; 20:21), которое, очевидно, и являлось по сути составным элементом огласительного акта. Поскольку язычество всегда воспринималось христианами как поклонение диаволу, и поэтому при вступлении в Церковь непременно требовалось отречение от прежнего культа как служения диаволу. Исповедание веры и верности Христу имплицитно включало в себя отречение от сатаны.

Недостаток свидетельств эпохи мужей апостольских на сей предмет располагает к тем же выводам, что и апостольское время.

Несомненные свидетельства о существовании этого акта в виде самостоятельного элемента мы встречаем не ранее III века.

4. Исследование истории возникновения данного чина и его последующего формирования (практически в неизменном виде он существует с 15в., в России с середины 17в.) позволяет выделить в его структуре 3 основные части:

а) отречение от сатаны,  

б) сочетание со Христом,

в) исповедание веры.  

Каждая  из этих частей имела множество исторических форм и практик применения.

5. Так,  «отречение от сатаны» первоначально не имело строго закрепленной формулы, и,  по-видимому, в каждой поместной Церкви она была своей. Основное содержание формулы практически остается неизменным с III в.: «отрицаемся диавола, и гордыни его, и ангелов его», «отречься от сатаны и всех дел его» (Тертуллиан), «от сатаны и всех дел его» (Ориген), «от диавола и мира» (Киприан)   [Алмазов, Указ. соч., с. 194-195].

Наиболее ясная и полная формулировка приводится в «Апостольских постановлениях» (книга 7): «отрекаюсь от сатаны, и дел его, и гордыни его, и служения его, и ангелов его, и измышлений его и  всего, что от него». В дальнейшем эта  формула встречается  с незначительными вариациями.  

6. Что касается образа внешних действий и способа произнесения формулы, то здесь мы находим практику гораздо более разнообразную. Уже с IV в. прочно вошел в практику обычай произносить формулу отречения лицом на запад, который по традиции считался страной мрака, местом пребывания диавола [свт. Кирилл Иерусалимский, 1-е тайноводственное поучение].  

7. В большинстве свидетельств IV в. «отречение» произносится трижды, причем самим катехуменом. В дальнейшем практика в основном ориентировалась на троекратное «отречение», хотя встречались и другие варианты [например, св. Амвросий Медиоланский — два раза, Златоуст — один раз].

С VI-VII вв., главным образом на западе, стала утверждаться практика раздельного произнесения Формулы «отречения» (5 вопросов, каждый задавался трижды), что в дальнейшем мы встречаем в неизменном виде вплоть до XV-XVI вв. (согласно одному из евхологиев, формула отречения написана подряд, но каждая часть с заглавной буквы [Алмазов, Указ. соч., с.107], а в России до середины XVII в. [Требник 1635, Требник Могилы 1646 — закрепляют современный вариант]. Принятие раздельного произнесения формулы на востоке встречается только у свт. Кирилла Иерусалимского и утверждается в качестве господствующего несколько позже.

К XVв. практически исчезает практика личного произнесения формулы, катехумен отвечает кратко: «отрекся». В России в XVI в. начинается параллельное существование двух способов отречения (личное произнесение формулы требовалось от взрослого катехумена) [Алмазов, указ. соч., с.215].

8. Поднятие рук. как элемент рассматриваемого чина, появляется также практически с самого начала (напр. свт. И.Златоуст, Огласительные слова, 10, 15). Но уже с IV в. встречаются различные варианты осуществления сего действия (напр. свт. Кирилл Иерусалимский, 1-е тайноводственное поучение — простиралась одна рука вперед, т.е. на запад). Поднятие рук при «отречении» существовало практически повсеместно и долгое время, однако, в России встречаются два исключения, когда порядок поднятия и опущения рук изменен — потребник Патриарха Иосифа, требник Могилы (1646 г.) — при «отречении» — руки простерты долу, при «сочетании» — горе. [Алмазов, Указ. соч., с.218]. 

9. С IV-V вв. утвердился обычай снимать верхнюю  одежду и обувь (напр. свт. Григорий Назианзин  «Приступающие к св. крещению отрицались  диавола не только словами, но и ...одеждой,... ибо без одежды стояли». Это и означают современные  «совлечену» (без одежды) и «отрешену» (без обуви) [Алмазов, Указ. соч., с.197]. Подробные объяснения этих действий даны свт. Кириллом Иерусалимским во 2-м тайноводственном поучении: «Итак, не медля по входе вашем, вы сложили с себя ризу, и сие значило: совлечься ветхого человека с делами его (Кол 3:9). По сложении ризы, вы были наги, подражая в этом Христу, на кресте обнаженному, чрез оное обнажение «отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою, пригвоздив ко Кресту (Кол 2:14-15). А поскольку в членах ваших таились противные силы, то и не подобает вам более носить оные ветхие ризы, не сии, говорю, всеконечно чувственные, но ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях (Еф 4:22). В такого человека да не облекается паки душа, единожды онаго совлекшаяся, но да повторяет слово, которое в Песне Песней говорит невеста Христова: «Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его?» (Песн 5:3). О дивная вещь! Вы были наги пред очами всех и не стыдились. Подлинно вы носили образ первозданного Адама, который был наг в раю и не стыдился (Быт 2:35)» [2-е тайноводственное поучение, 2].

10. «Дуновение и плюновение» мы также встречаем с самых первых веков, однако, этот элемент неодинаково оценивается разными исследованиями. Так, в приведенной работе А. Алмазова нет различия между плюновением в III-IV в. и в XV в., тогда как о. М. Арранц в работе  «Исторические  заметки о чинопоследовании таинств по рукописям греческого Евхология» [Рим, ЛДА, 1979 г.] утверждает, что первоначально употребляется глагол apoptusate — «выплюньте из себя», а глагол emptusate  – «плюньте на кого-то» впервые появляется в XV в. [с. 49]. 

В дальнейшем, по свидетельству исследователей, этот элемент чина встречается не всегда и не везде, при этом, например, в греческой церкви в ряде евхологиев в XIV- XV вв. использовалось троекратное дуновение без плевания. В XVI в. вновь распространяется практика плюновения. В России этот элемент встречается неизменно, с разницей в количестве совершаемых плюновений от одного до трех.

11. За «отречением от сатаны» следовало сочетание Христу и исповедание веры. В апостольское время, а также в эпоху мужей апостольских и практически до IV в. этот элемент чина находился в зачаточном состоянии и сливался с исповеданием веры. Так, в приведенной нами выше 7 книге «Апостольских Постановлений» мы находим: «...и сочетаюсь Христу, и верую, и крещаюсь в Единого Нерожденного». Св. Ириней [Дух. Беседы, т.1, с. 335] свидетельствует, что подобный обычай существовал даже у еретиков, заимствовавших его у православных.

12. В дальнейшем, начиная с IV, V веков появляются более менее постоянные элементы этой части последования, как-то: а) обращение на восток, б) опущение рук долу, в) чтение символа веры, г) поклонение (в IV-V вв. с коленопреклонением). Согласно греческим евхологиям VIII в., сразу после «отречения от сатаны» оглашаемые поворачивались на восток, опускали руки и вслед за совершителем таинства повторяли: «И сочетаюсь Христу и верую во Единого...» (троекратно) [Арранц, Указ. соч., стр. 50]. После чего следовало поклонение. По данным А. Алмазова поклонение совершалось иногда без произнесения слов: «Поклоняюсь Отцу и Сыну и Св. Духу, Троице Единосущной и Нераздельной», а иногда и вся вторая часть сочетания, соединенная с произнесением символа веры, опускалась, и сочетание было предельно коротким [Алмазов, Указ. соч., с. 204]. Подобная практика существовала наряду с чтением Символа Веры, что свидетельствует о том, что строго определенного чина не существовало, и по всей вероятности, выбор способа действия предоставлялся совершителю таинства. Однако, основой для современного последования послужил так называемый «Патриарший чин», который именовался: «отречение и сочетание, совершаемое архиепископом в святую пятницу Пасхи» (VIII в.), а в XI-XII вв. он получил дополнительное наименование «Катехизис святой пятницы» [Арранц, Указ. соч., сс. 49-50].

После того, как оглашенные собрались во святейшей древней церкви мира (храм Св. Софии) приходит архиепископ (патриарх) около 6 часа дня (по некоторым евхологиям — служит Тротоекти) и поднявшись на амвон благословляет собравшихся и преподает мир, после чего призывает:

Станьте со страхом. Знаменуйтесь. Раздевайтесь и разрешитесь.

Затем начинается поучение (катехизис):

Пришел конец вашему катехизису, пришло время вашего искупления. Сегодня будете излагать Христу грамоту вашей веры. Харта, чернила и перо будут ваша совесть, язык и образ...

По предположению некоторых исследователей автором этой прекрасной и длинной проповеди, которая оставалась неизменной с VIII по ХIв. мог быть патриарх Прокл или другой патриарх V или VI веков. Главные мысли наставления:

Вы пишите завещание перед завтрашней смертью греху. Грех вы оставляете в завещание дьяволу. Вы должны смотреть, чтобы ничего дьявольского не оставалось в душе. Испытайте себя, не остается ли у вас враждебность, гнев, обман...: бросьте обратно дьяволу, если что-нибудь осталось. Войдите в себя и испытайте сердце: выплюньте, если найдете. (См. п. 10-Г.Ч.). На западе диавол зубы скалит, за волосы свои берется... На западе начало тьмы... Смотрите на запад... и дуйте на дьявола. Смотрите на восток (т.е. на алтарь): Христос стоит... Ангелы вас наблюдают. 

Затем архиепископ говорит:

— Повернитесь на запад и держите руки вверх. То, что я буду говорить, и вы скажите: отрицаюсь сатаны и всех дел его... и т.д. (трижды).

После чего архиепископ спрашивает:

— Отреклись ли от сатаны?

— Отреклись.

— Дуньте на него (Все дуют). Повернитесь на восток, опустите руки вниз. Со страхом стойте. То, что я буду говорить, и вы скажите. Сочетаюсь Христу и верую во Единого Бога Отца Вседержителя...  (трижды).

После чего архиепископ спрашивает:

—  Сочетались ли Христу?

— Сочетались

Вопрос и ответ повторяются трижды, затем вновь архиепископ:

— И поклонитесь Ему!

И когда все совершают поклонение, произносит молитву:

«Благословен Бог, всем человеком хотяй спастися... Аминь». И продолжается поучение: Вот вы отреклись диавола и сочетались Христу; грамота совершена, Христос имеет ее на небесах, соблюдайте установленное...

И в заключении:

Ничего я не спрятал от вас, сами смотрите:; дай Бог в тот день (Страшного суда — Г.Ч.) нам услышать: «Придите благословенные...» (Мф 25:34). Ему подобает всякая слава, честь и поклонение...

После чего следует призыв:

Вверх руки ваши. О вселенной, о состоянии и благостоянии церквей и о соединении всех, рцем:

Господи, помилуй.

О благочестивых царях... 

Об искуплении  душ  наших и  скором  топтании  сатаны  под  ногами  нашими  и   о сохранении без крови города нашего рцем...»

Далее возглас:

«Яко благ и человеколюбец Бог еси...» 

Одевайтесь и надевайте обувь. 

Во время чтения диаконом обычной ектении, архиепископ совершает молитву:

«Владыко, Господи, Боже наш, призови рабов твоих к св. крещению...»

Вместо приглашения приклонить голову диакон возглашает: 

— Все иже ко просвещению, приступите к возложению рук и благословляйтесь.

После возложения рук (иногда добавлялось троекратное дуновение на каждого) следовала главопреклоненная молитва:

Боже Спасе наш, желающий, чтобы все люди спаслись и пришли в познание Твоей Истины: просвети свет знания в сердцах наших и тех, которые готовятся ко просвещению, и сподоби их дара Твоего бессмертного, и соедини их св. Твоей кафолической Церкви. Твое бо есть еже миловати и спасати...

Диакон говорит:

С миром изыдите [См. Арранц, Указ. соч., с. 52].

«Этот общественный чин отречения-сочетания, конечно, имел в себе больше драматической силы, чем соответствующий частный чин. Перед глазами молодых оглашенных происходило действие, в котором они сами участвовали и которое, конечно, им должно было живо представлять важность собственного выбора стороны Христа в борьбе против дьявола. Жест плевания (еще не на диавола!) и предварительного дуновения на врага составлял для оглашаемых настоящий вызов, требующий от них крепкого упования на Христа. Факт, что к ним обращался непосредственно патриарх, и что они находились раздетыми, как борцы на арене ипподрома, прибавляло значение всему чину.

В конце обряда оглашенные впервые поднимали руки и молились за Церковь, за мир, за царя... Они становились духовно взрослыми, и уже предъявляли священническое служение христиан в молитве о других» [Арранц, Указ. соч., с. 53].

13. В различных вариантах частного (иерейского) чина того же времени можно выделить наиболее характерные моменты:

— после приглашения поклониться Христу не следует никакой формулы со стороны оглашаемых, которые, очевидно, молча кланяются.

— не следует со стороны иерея возгласа «Благословен Бог...»

— после молитвы: Владыко Господи Боже наш, призови рабов... сразу следовала мирная ектения последования св. крещения. [Арранц, Указ. соч., стр. 51]. Таким образом, молитва: Боже Спасе наш... уже в это время стала выходить из употребления, очевидно, по причине минимального временного разрыва между чином отречения-сочетания и чинопоследованием св. крещения.

— иногда вторая часть, соединенная с чтением символа веры, отсутствовала

— поклонение совершалось от одного до трех раз

Что касается практики Русской церкви, то в целом она повторяла греческую с незначительными вариациями отдельных слов и элементов (например, сочетание произносилось иногда с одной поднятой рукой (при отречении с двумя). Вместо глагола «сочетаваться» употреблялся глагол «обещаваться»; иногда не совершалось поклонение; потребник (1647 г.) содержит современную формулу при поклонении: поклоняюсь Отцу и Сыну и Св. Духу...» [Алмазов, Указ. соч, с. 218].

14. С древних времен за сочетанием Христу следовало исповедание веры (сокращенный вариант, квинтэссенция всего вероучения), которое в различных церквах имело свое наименование: «правило», «определение и изложение веры», «вера» (46 правило Лаодикийского Собора), «правило веры», к IV в. постепенно стал утверждаться термин — «символ».

В апостольское время, согласно Священному Писанию, для принятия таинства крещения требовалось личное исповедание веры в Иисуса как Мессию (Христа), Спасителя мира и Сына Божия. Сам Господь говорит: «...кто веровать будет и крестится спасен будет ...» (Мк 16:16). Ап. Петр допускает к крещению тех,  кто «охотно принял слово Божие» (Деян 2:4). Уникальный случай произнесения «символа веры» мы встречаем в Деяниях 8:37 (исповедание евнуха): «верую, что Иисус Христос есть Сын Божий» (Ср. исповедание Петра у Мф 16:16 «Ты — Христос, Сын Бога Живаго»). Отсутствие сведений о практике апостольского времени и известный свободный дух апостольского служения позволяют сделать предположение, что подобные формулировки являются как бы типом вероисповедных формул. По некоторым предположениям [напр., Алмазов, Указ. соч., с. 222] «формула» произносилась самим крещаемым своими словами и очень кратко. По мнению некоторых экзегетов, подобным примером могут служить слова ап. Павла в Гал 2:20: «верую в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня». Наставление в вере, призыв к покаянию, безусловно, требовали от каждого знания вероучения и личного исповедания. Ап. Петр призывал каждого быть готовым во всякое время дать ответ требующему отчета в его уповании (1 Пет 3:15). Произнесение каждым своего личного «отчета», «правила веры» являлось одновременно плодом покаяния, научения, по которому Церковь могла судить о готовности оглашаемого к крещению. Каждый должен был быть готовым вместе с ап. Павлом сказать: «... я знаю в Кого уверовал» (2 Тим 1:12). Таким образом, разумнее всего будет предположить, что единой, твердой формулы еще не было, а существовавшие были разнообразными, полными и более или менее краткими.

Появление твердых, пространных правил, символов веры относится большинством исследователей к II, III вв. Св. Ириней Лионский, вероятно, одним из первых предложил формулу, которую назвал «непреложным правилом истины, которую каждый получает через крещение». Согласно ему: «Церковь получила веру во Единого Бога Отца Вседержителя, сотворившего небо и землю, море и все, что в них; и во Единого Иисуса Христа, Сына Божия, воплотившегося ради нашего спасения; и в Духа Святаго, предвозвестившего через пророков судьбы Божии и пришествие, и от Девы рождение, и страдание, и воскресение от мертвых, и с плотию на небеса вознесение возлюбленного Господа нашего Иисуса Христа, и пришествие Его с небес во славе Отца, чтобы восставить всяческая и воскресить всякую плоть всего человечества, да Христу Иисусу, Господу нашему и Богу и Спасителю и Царю всякое колено поклонится, и суд правый сотворит о всех: нечестивых же духов и нечестивых человеков в огонь вечный пошлет: праведным же нетление и славу вечную дарует», и далее «сию веру Церковь тщательно блюдет и исповедует ее... и учит... (подчеркнуто мною — Г.Ч.) и передает как бы единые уста имея... И ни сильный в слове из пастырей не может говорить иное в сравнении с сим, ни слабый в слове не убавит от предания» [цит. по Алмазову, Указ. соч., с. 223].

Вряд ли стоит настаивать, чтобы именно этот вариант правила веры произносился всеми оглашаемыми, однако, несомненно, что вероисповедание уже появилось в каждой Церкви (известен исторический прецедент осуждения Антиохийским Собором Новата за отмену предкрещального исповедания), и твердо можно говорить об их единстве в духе и смысле при частном расхождении в букве.

Однако, несмотря на появление подобных символов в Церкви, по-прежнему сохранялась свобода крещаемого лично исповедовать веру в форме символа, и в случае нужды предоставлять этот символ церкви или церковному собору. Такая практика совершенно прекратилась к V в., что прямо связано с закреплением единого символа — никео-цареградского (325-381 гг.), основой для которого также послужило исповедание веры, приводимое «Апостольскими постановлениями». По мнению историков этот вариант вероисповедной формулы был общим для нескольких церквей. Небезынтересно будет отметить, что в некоторых западных церквах при каждом слове символа веры произносились вопросы, на которые погружавшийся давал соответствующие ответы. Так св. Киприан пишет: «Православные и новатиане предлагали оглашенным, приступающим к крещению, одни и те же вопросы, а именно: веруют ли они в Бога Отца; Сына Его Иисуса Христа, Св. Духа?» [цит. по Алмазов, Указ. соч., с. 227].

Согласно практике IV-V вв., исповедание веры остается по-прежнему необходимым элементом предкрещальной подготовки. Согласно 46 правилу Лаодикийского Собора оглашаемые ("иже ко просвещению») изучали веру (т.е. символ, правило) и давали отчет в Великую Пятницу. По свидетельству бл. Августина, оглашаемые изучали символ веры, выучивали его наизусть и давали ответы катехизатору. Если оглашаемый обнаруживал недостаточную подготовку, то оглашение продолжалось; а тем, кто выучивал символ веры, предлагалось читать его утром и вечером.

С 373 года с появлением множества еретиков, по словам Епифания Кипрского, предкрещальные символы стали более пространными, чем имевшиеся, вплоть до распространения нынешнего — никео-цареградского. Встречалась практика исповедания веры непосредственно перед купелью после елеопомазания (Кирилл Иерусалимский; Амвросий Медиоланский). Согласно св. Амвросию Медиоланскому, вопросы задавались перед каждым из трех погружений (по числу Лиц Св. Троицы): «Никто не может очиститься, разве троекратным исповеданием» [цит. по Алмазов, Указ. соч., с. 232]. Также известна была практика 2-х исповеданий: пространного (вслед за отречением) и краткого (перед погружением).

Как правило, исповедание веры произносилось торжественно. Прп. Ефрем Сирин связывал этот обычай со словами ап. Павла в 1 Тим 6:12. Подтверждение такой практики можно найти у Льва Великого, бл. Августина (кроме того, с высокого места). Впрочем, допускалось исповедание веры и частным образом, если к тому были уважительные причины.

Вскоре после V в. обычай 2-х исповеданий исчезает, а с началом эпохи детского и младенческого крещения исчез и другой обычай — произносить свидетельство личной веры открыто, всенародно и торжественно.

15. Как уже отмечалось выше, чин сочетания и исповедания веры практически сформировался к VIII веку и в дальнейшем встречается с незначительными вариациями, что скорее обусловлено допущением произволения совершающего чинопоследование лица, чем какими-то принципиальными соображениями. Отсутствие тех или иных элементов, известных с древности, (например, возглашение «Благословен Бог, хотящий всем спастись и придти в познание истины...», молитва «Владыко Господи...», вопрос: веруешь ли Ему? Слова перед поклонением: поклоняюсь Отцу, Сыну и Св. Духу и др.) в доступных для нашего изучения потребниках, требниках различных веков, еще не позволяет сделать вывод об их реальном отсутствии во всей церковной практике.

16. В настоящее время практика использования чина «отречения-сочетания» различна. В целом, в условиях практически полного отсутствия должной подготовки крещаемых, преобладает взгляд на данный чин как на древний, «анахронический обряд, как нечто курьезное, не требующее к себе серьезного отношения» [прот. А. Шмеман, «Водою и духом», с. 32]. Вследствие этого чин либо полностью опускается, либо используется частично. Как правило, остается только чтение символа веры, причем это делают в большинстве случаев клирики (священник, дьякон, чтец), иногда крестные, крайне редко сами крещаемые. Любопытно заметить, что практика католической Церкви после II Ватиканского Собора восстановила древний обычай traditio symboli – redditio symboli — передача символа через объяснение основ церковной веры и жизни и возвращение символа, как выражение собственной веры оглашаемого, соответствующим литургическим оформлением ...

III. Выводы

1) Не вызывает сомнений, что полноценное совершение таинства крещения возможно только для взрослых, зрелых душой и телом людей, а значит и не случайно чинопоследования таинства крещения, а также связанных с ним приготовительных этапов сохранили те же формы и структуры, которые имели во времена, когда большинство крещаемых составляли взрослые. Именно поэтому приготовление и крещение младенцев и детей, а также других «ненормальных» катехуменов всегда требуют своего восполнения, являясь по большому счету лишь залогом и потенцией. Только в таком контексте становится понятным, почему приготовительные действия имели для ранней церкви столь существенное значение и до настоящего времени остаются в сознании Церкви неотъемлемой частью таинства крещения, принципиально рассчитанными на личное и сознательное участие оглашаемого в них.

2) Следует согласиться с о. Александром Шмеманом [«Водою и духом», с. 7-8], что «трагедия Церкви в наше время коренится именно в реальном отсутствии таинства крещения в нашей жизни..., богослужение (чинопоследование таинства крещения и приготовительных к нему действий) давно уже не воспринимается в его изначальном смысле и превратилось из центрального момента в частную требу», исполняемую по первому требованию всякого переступившего порог храма.

3) Нынешнему катехумену, в отличие от христиан древности, уже далеко не очевидно (разумеется, без специальной подготовки или хотя бы объяснений) подлинное значение чина отречения-сочетания. В древности в условиях всеобщего pompa diaboli, т.е. поклонения идолам, участия в культе императора как божественного лица, обожествления неодушевленных предметов, оглашаемый через свое отречение вставал на путь радикально и принципиально противоположный образу жизни окружающих. Впоследствии, в условиях государственного христианства столь явное напряжение и коллизия между верой Церкви и миром стали ослабевать и практически исчезли из сознания значительного числа членов Церкви. Одной из задач приготовления катехумена к таинству крещения (в частности, также и к отречению от диавола и сочетанию со Христом) является научение различать добро и зло, познавать и исполнять волю и правду Божию (на основе чего и возможен тот принципиальный, личный, окончательный и потому ответственный выбор пути Христа). Следовательно, катехизатору необходимо помочь оглашаемому увидеть реальное присутствие и действие сатаны в мире сем, ибо для большинства это существенная проблема, обусловленная психологическими, культурными и иными факторами. Современное идолопоклонство (хотя более тонкое и завуалированное, и потому и более коварное и опасное), фальсификация, подделка, отклонение от положительных ценностей, от их истинного смысла, смешение, «искусная» подмена основных духовных понятий: таких  как истина, свобода, любовь, совершенство, достоинство и честь и др., должны быть обличаемы и «проработаны» в процессе подготовки к совершительной части таинства покаяния. Как справедливо писал о. А. Шмеман: «Сущностью зла всегда была и есть гордыня, pompa diaboli. Правда о современном человеке заключается в том, что независимо от того, является ли он законопослушным конформистом или мятежным противником конформизма, он прежде всего есть существо, полное гордыни, сформированное гордыней, поклоняющееся гордыне и ставящее гордыню на первое место в своей шкале ценностей.

Таким образом, отречься от сатаны не значит отвергнуть мифическое существо, в чье существование даже не верят. Это значит отвергнуть целое мировоззрение, сотканное из гордыни и самоутверждения, из той гордыни, которая похитила человека у Бога и погрузила его во тьму, в смерть и ад.» [Шмеман, Указ. соч., с. 34]. После того как выбор сделан, начинается брань, исход которой во все времена (Втор 30:19) — либо жизнь вечная, либо вечная гибель.

4) Не в последнюю очередь многовековой духовный упадок богословской, но более литургической мысли и практики, является последствием преобладания в церковной жизни принципа номинализма, когда слово и дело расходятся друг с другом, а главное с тем духом и смыслом, которые в них должны быть воплощены. Восстановление во всем, что существенно для Церкви, принципа церковного реализма, безусловно, необходимо начинать с таинства Просвещения, ибо оно является дверью, ведущей в новую жизнь, с него начинается личный, таинственный путь к Богу каждого члена Церкви.

5) Последовательное утверждение принципа церковного реализма предполагает, что все символы и знаки (а значит и все элементы чинопоследований) непосредственно связаны с богочеловеческим процессом воцерковления, могут иметь место лишь при их реальном соответствии опыту богопознания конкретного катехумена. В противном случае, они утрачивают значительную часть своего смысла, и в результате означают лишь то, что должно быть, а не то, что есть.

6) Следует согласиться с о. Георгием Кочетковым, что «все акты таинств существуют только в Церкви и для Церкви» [«Таинственное введение в православную катехетику», с.1] , а значит, в силу этого совершенно необходимой становится церковно-личная подготовка (которая, однако, никогда не может претендовать на то, чтобы сделать катехумена совершенно готовым и абсолютно достойным таинства), предполагающая со стороны Церкви и принимающего таинство человека такое «рассуждение», которое является «испытанием» (2 Кор 13:5; Гал 6:4; Евр. 5:10; 1Фес 5:21) реальности происходящего в процессе подготовки к таинству «изменения» (покаяния) (там же, с. 9). Именно покаяние (глубокое, полное и ответственное) является главным результатом всей подготовки катехумена к таинству просвещения (ср. Деян 2:38; Мф 3:6).

Один из авторитетнейших памятников Древней Церкви «Апостольские Постановления» предписывает епископам и пресвитерам испытывать приступающих к таинству Благочестия (крещения) и узнавать причины, побудившие их принять Слово Господне. Дальнейшая жизнь оглашенных, по свидетельству «Постановлений», зависит от «познания Нерожденного, Единородного Сына Божия и Святаго Духа. Пусть он (оглашенный) изучит порядок различного творения, утвердится в Промысле Божием... пусть исследует, почему сотворен мир и почему человек поставлен гражданином этого мира; пусть изучит самую природу свою, какова она есть; пусть познает как Бог... святых во все времена украшал славою и честию..., как Всепрощающий Бог не оставлял человеческого рода, но в различные времена призывал его от рабства и нечестия к свободе и благочестию, от неправедности к праведности, от вечной смерти к вечной жизни» [цит. по Алмазову, Указ. соч., с. 34].

7) Покаяние (перемена ума, мыслей, в узком смысле поворот, обращение) как экзистенциальное событие в духовной жизни человека требует сознательного, решительного, и значит ответственного выбора пути жизни, что всегда связано с оставлением и принятием, искоренением и насаждением, разрушением и созиданием (Иер 1:10). Перемена ума, обращение мыслей и связанный с ними отказ от старого пути, его осуждение имеют смысл и реальны постольку, поскольку есть четкие представления о новом, ином пути, его цели и содержании, «ибо прежде надлежит удалиться от противного, потом сделаться участником святыни. Будучи научен, оглашаемый произносил: отрицаюсь сатаны, и дел его, и гордыни его, и служения его, и ангелов его, и всего, что от него» [Апост. Постановления,  Книга VII, гл. 41-42, Книга III, гл. 18].

8) Одной из особенностей этого этапа в древних предкрещальных последованиях является первая самостоятельная (хотя, конечно же, церковная) молитва оглашаемых о других [см. Арранц, Указ. соч., с. 53], что выражает общую идею чина — начало священнического служения Богу во Христе. В связи с этим, по-нашему мнению, стоило бы восстановить (а как было нами показано во II части настоящей работы, церковное сознание всегда сохраняло за совершителем чина известную степень свободы в рамках традиции) те элементы древних чинов, в которых сами оглашаемые выражают свою волю, как то: произнесение формулы отречения, исповедание веры (хотя бы лично перед катехизатором и помимо обязательного знания и чтения наизусть Символа Веры), молитва о других и проч.

Помимо своего прямого значения, оживление этих элементов — прекрасная возможность и повод для пастырского поучительного, наставительного слова. Хотя, конечно, никакой чин не заменит и не восполнит отсутствие реального покаяния и живой веры, как и чтение символа не может заменить исповедания веры...

9) Таким образом, становится очевидным вывод, что для Церкви всегда было и остается существенным тщательно исследовать причины, которые побуждали человека просить о приеме в Церковь. Вот два свидетельства — IV и ХХ вв., в которых воплотилось церковное сознание своего времени, в    котором    мы узнаем дыхание одного Духа (во втором  примере такое сознание  для большинства,  в  лучшем   случае,  лишь  ближайшая перспектива...). «Хотя Бог и щедр и долготерпелив — предупреждал свт. Кирилл Иерусалимский оглашенных, — однако же от каждого ожидает искреннего произволения... Но если телом ты здесь, но не мыслью, то нет в этом пользы... Мы служители Христовы, приемлем всякого, и как бы исправляя должность придверников, оставляем двери незапертыми. Нет запрещения войти тебе, если у тебя и душа осквернена грехами, и намерение нечисто... Примет тебя вода, но не воспримет Дух» [Предогласительное поучение, 1, 4].

«Величайшая неправда заключается в том, чтобы допустить к приему в Церковь того, кто не верует или недостаточно верует, в расчете на то, что вера и искреннее расположение явятся впоследствии. Это — грех против Духа Святаго, против Церкви и против того, кого церковная власть объявила принятым в Церковь и кого не принял Дух». [прот. Н.Афанасьев, «Вступление в Церковь», с. 98].

Литература

1. Арранц М. Исторические заметки о чинопоследованиях таинств по рукописям греческого Евхология, Рим, ЛДА, 1979.

2. Алмазов А. История чинопоследований крещения и миропомазания, Каз.,1884.

3. Афанасьев Николай, прот. Вступление в Церковь, М., 1993.

4. Даниленко Б. Таинство крещения. Оглашение как наставление в истинах христианской веры / ЖМП, 1983, N 11.

5. Иоанн Златоуст, свт. Поучительные беседы к намеревающимся принять просвещение и к новопросвещенным // Журнал Московской Патриархии:

Поучение первое. 1972, № 4.

Слово второе. 1972, № 5.

Третья беседа к новопросвещенным и слово четвертое. 1972, № 9.

Cлово пятое. 1972, № 11.

Слово шестое. 1972, № 12.

Слово седьмое. 1973, № 2.

Слово восьмое. 1973, № 3.

6. Кирилл Иерусалимский, свт. Поучения огласительные и таинствоводственные, М.: Синодальная б-ка, 1991.

7. Кочетков Георгий, свящ. Таинственное введение в православную катехетику, М.: МВПХШ, 1998.

8.  Каноны или Книга правил Святых Апостол, Святых соборов вселенских и поместных и Святых отец. Изд. 2-е, полн. Монреаль, 1974.

9. Шмеман Александр, прот. Водою и Духом. П., 1986.

Герман Чуев