Скачать в формате  DOC  EPUB  FB2  PDF

Ю. Балакшина. Про катехизисы мы уже немного поговорили, теперь обсудим тему использования художественной литературы в керигматической огласительной проповеди. Сложная проблема диалога церкви и культуры была предметом моего специального научного исследования, и я позволю себе для начала несколько цитат, демонстрирующих, как этот диалог развивался и, соответственно, как реагировала русская церковь на русскую литературу на разных этапах ее существования.

Прежде всего, мне хотелось рассказать о ситуации в первой половине XIX в., когда русская литература воспринималась церковью исключительно враждебно, как носитель принципиально иного слова, иного духа, как конкурент во власти над человеческими умами. В духовных журналах печатаются свидетельства различных людей, в частности студентов Духовной семинарии, о пагубном влиянии на них русской литературы. Вот одно из них, принадлежащее Василию Чемоданову:

Один из начитанных моих товарищей увлек меня к чтению сперва разного рода романами. Потом я познакомился с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Жуковским и прочитал множество других книг. Стремления мои были не определены. Я хотел быть то аскетом, то вполне светским человеком. Наконец поэзия окончательно вскружила мне голову. И я сделался мечтателем. Все училищное стал я ненавидеть, и бурсу, и преподавание, и преподавателей. Мне хотелось чего-то лучшего, чего-то такого, о чем я получил понятие из книг. Сочинения Белинского были для меня книгой настольной. Я прочитал все восемь томов. Чтение журнальной литературы сильно развило мое самолюбие. Я нашел в родительском доме все грязным, пошлым, все лица вдруг мне показались прозаическими, глупыми и необразованными. Скука и тоска совершенно овладели мною.

Как вы понимаете, русская литература окончательно и бесповоротно сбила с пути духовной жизни молодого человека, студента семинарии. И он приносит свое публичное покаяние в этом увлечении в духовном журнале «Странник».

Ситуация резко меняется к началу ХХ в. Среди духовенства формируется целое поколение людей, которые прочитали русскую литературу, узнали ее и, вопреки всему, полюбили. Одно из самых значительных свидетельств этого времени — дневники митр. Евлогия (Георгиевского):

Во втором классе казенной наукой я по-прежнему мало занимался, зато страстно полюбил читать книжки. Записался в городскую библиотеку и читал все без разбора — Шиллера, Вальтер Скотта, Шекспира, Диккенса, Золя, русских классиков. Несмотря на это хаотическое чтение у меня образовался инстинкт к хорошей книге, литературный вкус. Иностранную литературу я воспринимал плохо, а русскую горячо полюбил. Помню «Обрыв» Гончарова, «Дворянское гнездо» Тургенева, «Рыбаки» Григоровича произвели на меня прекрасное, сильное впечатление. Воспитательное значение литературы для молодежи огромно, трудно даже учесть меру ее благотворного влияния. Она повышала самосознание, спасала от грубости, распущенности, безобразия, безобразия поступков, питала склонность юношеской души к идеализму.

Замечательно, что митр. Антоний (Храповицкий), по свидетельству архим. Киприана (Керна), определяя значимость в своей жизни различных текстов, говорил, что на первом месте стоит Священное писание, на втором Церковный устав, а на третьем Достоевский. Достоевский в данном списке занял место святых отцов. В какой-то момент произошел очень резкий перелом по отношению к литературе и даже был выстроен своеобразный пантеон русских писателей, которых признала Русская православная церковь. На первом месте в нем был поставлен Федор Михайлович Достоевский, дальше следовал Гоголь 1840-х гг., Гончаров, Тургенев и другие русские писатели. Белинского в этом списке не было: он был литературный критик.

Еще на рубеже веков формируется новая проповедническая школа. Группа «32-х» петербургских священников, стремившихся к обновлению церковной жизни, заговорила о том, что церковная проповедь должна быть живой, в ней должно звучать слово о Христе. Это стремление сделать проповедь живой и современной привело к тому, что молодые священники стали активно обращаться к современной литературе за цитатами и примерами. Еще в 1880 г. прот. Философ Орнатский во время проповеди, ссылаясь на какую-то цитату из Островского, оправдывается: «Да позволено мне будет в церковной проповеди обратиться к творчеству литературного автора». Но уже в начале века никто ни на что не ссылается и не оправдывается — Шопенгауэр, Ницше, Чехов, Достоевский цитируются даже без кавычек. Самое любопытное, что новые проповедники не только напрямую цитируют философов и писателей, они как бы подхватывают их литературный стиль. Так, в проповеди могли встречаться выражения в стиле Леонида Андреева или образы в стиле Маяковского: «Из-под этой маски смотрят живые, страстные, безумные глаза жизни, полные отчаяния, отваги, мрака и блеска»; «Жизнь всего мира обратилась в сплошной сифилитический струп».

Другая крайность этой эпохи — все вольно или невольно заражаются политическими штампами. Например, один священник в проповеди пишет: «Жены-мироносицы идут ко гробу. Зачем? Не для демонстрации, не с протестом тогдашним властям, осудившим праведника». Влияние литературы на керигматическую проповедь может быть многообразным, сложным и глубоким.

А. Копировский. Хочу напомнить, что объектом нашего сегодняшнего разговора являются прежде всего катехизисы, богословская и художественная литература.

О. Подколзина. Мой вопрос касается литературы, которую читают оглашаемые первого этапа по своему выбору и по которой они просят меня высказать мнение. Один спрашивает, как я отношусь к книге «Несвятые святые», другая (протестантка) советуется, можно ли ей читать «Подготовку к исповеди» о. Иоанна Крестьянкина, третья прочитала тома неизвестных святых отцов, из которых она узнала, что крест нужно брать весело, радостно и смиренно, и ее волнует, правы ли святые отцы, говоря так. Я по неопытности не знаю, что отвечать, и пока ограничиваюсь советом прежде всего читать то, что относится непосредственно к оглашению (Священное писание, беседы по этике), а остальное по мере сил и возможностей. Хотелось бы получить совет, что можно ответить оглашаемым, когда сталкиваешься с тем, что они читают сомнительную литературу или книги, не соответствующие их духовному опыту.

Ю. Балакшина. Мой практический опыт очень прост. Я распечатываю из катехизиса список художественной литературы для просвещаемых и вручаю его всей группе. Пожалуйста, читайте. Список большой, хватает как раз до конца оглашения, а на все остальное времени уже не остается.

Свящ. Георгий Кочетков. В связи с этой темой я хотел бы немного обратиться к прошлому. Мне вспоминается середина 70-х гг. Прошло 40 лет, и можно ужасаться, а можно радоваться. Интересно, как подходили к этому вопросу, скажем, о. Всеволод Шпиллер и о. Виталий Боровой. Когда я их спросил, что мне читать в первую очередь, они дали мне конкретные списки. Книг тогда не было никаких, но они были лично у о. Виталия и у о. Всеволода. Что же они посоветовали мне тогда для индивидуального оглашения, которое предполагало регулярные встречи и беседы с людьми? Первое, что мне порекомендовал о. Виталий, как ни странно, была книга Е. Н. Трубецкого «Смысл жизни». Эту замечательную книгу тот писал во время обстрела Кремля в 1917 г., а издана она была в 1918 г. Это и исторический источник, и своеобразный катехизис. Вторая книга — «Столп и утверждение истины» о. Павла Флоренского. Когда я взял в руки этот «Столп» в библиотеке у Н. Е. Пестова, которой тогда уже пользовался не один год, я просто был в обмороке. А когда я пролистал знаменитые примечания, то понял, что я это не осилю, это невозможно.

А. Копировский. А я прочитал.

Свящ. Георгий Кочетков. Это только ты мог. Я пользовался только отдельными письмами и примечаниями. Тем не менее это было интересно, потому что это тоже оказался своеобразный катехизис. И о. Всеволод дал мне список, целую систему оглашения. Прежде всего в нем было несколько общих книг по православному учению в целом: «Православие» о. Сергия Булгакова, «С нами Бог» С. Л. Франка и «Православие» Павла Евдокимова (в сокращенном виде). К сожалению, «Православие» Евдокимова тогда не существовало в хорошем переводе, да и сейчас издание очень неряшливое. Мы нашли конспективный перевод этой книги, но разобраться в ней было очень трудно, к тому же его, конечно, не сравнить с самой книгой, совершенно великолепной, большой, серьезной, вдохновенной, интересной, особенно в экклезиологической части.

Эти три книги о. Всеволод рекомендовал читать, чтобы понять, что такое настоящее Православие. Это как катехизисы, они так и построены по структуре.

Дальше были книги по истории и по аскетике. Отец Всеволод назвал статью монаха Василия Кривошеина, изданную в 1936 г. на Афоне, когда он еще не был архиереем. Это статья о богословии паламизма, о. Всеволод не мог ничего не дать почитать о паламизме. Кроме того, в его списке были «Святые отцы и учители церкви» Л. П. Карсавина, это уже патрология. И двухтомник прот. Георгия Флоровского «Восточные отцы IV века» и «Византийские отцы V–VIII вв.». Художественной литературы не предлагали ни в коем случае. Как ни странно, не было ни «Исторического пути православия» о. Александра Шмемана, хотя это такая вдохновенная замечательная книга, тем более не было протопр. Николая Афанасьева. Это все было прочтено позже, как и работы Николая Бердяева. За такие вещи тогда сажали. А это была собственно катехизическая литература.

Я рассказываю, что читали и рекомендовали читать наши церковные деятели, которые останутся самыми выдающимися людьми второй половины ХХ в. не только в нашей памяти или в нашей личной судьбе, но и в нашей церкви. Они давали именно эти книги как катехизисы. Они не могли это пересказывать, устраивать семинары. У меня тогда, к середине 70-х гг., уже была большая группа, целое предбратство. Тем не менее я один ходил разговаривать с ними на эти темы, а также продолжал разговаривать и с тем и с другим духовником. Еще вспомнил, что по рекомендации о. Всеволода я читал книгу про Григория Паламу протопр. Иоанна Мейендорфа.

А. Копировский. Григорий Палама — это православная мистика.

Свящ. Георгий Кочетков. У о. Иоанна много разных работ о Григории Паламе. Есть и православная мистика, есть и эта работа, но о. Всеволод дал огромный том «Жизнь и труды св. Григория Паламы». Сами о. Всеволод и о. Виталий могли обеспечить меня всеми этими книгами, которые были нужны, чем мы и пользовались, когда создавали библиотеку нашего института в 70-е гг., ксерокопируя все полученные книги, потому что их давали нам только на какое-то время, а мы не могли просто прочитать и отдать.

Это очень интересно, потому что там было что-то общее о православии, потом была православная аскетика, святые отцы, (в частности, паламизм, а это уже нечто среднее между богословием, аскетикой и мистикой). Причем они не сразу мне выдавали весь набор этих книг. За каждой книжкой надо было побегать, а порой и не один год, чтобы ее найти. Они только давали список. Но когда я очень просил, то мне давали и сами книги.

Так велось оглашение в то время. Это было настоящее, достаточно целостное оглашение, потому что если ты все это освоишь, то хочешь не хочешь, а огласишься. Мне было интересно, на что в первую очередь обращалось внимание. Это не были только отдельные святые отцы. Библия — само собой, это не обсуждалось, читайте Священное писание, как хотите и как умеете. Среди первых книг не было посвященных богослужению, что довольно интересно, ведь они оба были известные священники Москвы и выдающиеся проповедники. Их проповеди носили нередко катехизический характер, т. е. рассчитывались именно на такое более-менее регулярное укрепление людей в духовной жизни.

Ю. Балакшина. Большое спасибо, о. Георгий, за этот пример. Может, он сподвигнет и остальных присутствующих вспомнить какие-то художественные, религиозно-философские или иного рода тексты, которые доводилось использовать в процессе оглашения.

Свящ. Георгий Кочетков. Еще С. С. Аверинцев и о. Александр Мень.

Ю. Балакшина. В какой момент вы предлагаете читать их оглашаемым?

Свящ. Георгий Кочетков. Мы давали сплошь читать С. Фуделя, митр. Антония (Блума), о. Александра Меня и С. С. Аверинцева. Думаю, здесь все знакомы с этими авторами не понаслышке. Это очень непростое чтение, далеко не каждый прочтет. Со временем стали выходить всякие энциклопедии, «Мифы народов мира» и т. д., где можно было просто по словнику набирать статьи на определенные темы. Я считал, что нужны именно эти авторы, их опыт, так как они все в свое время пришли к вере, за исключением о. Александра Меня, который родился в церковной семье. Допустим, митр. Антоний пришел к вере почти взрослым С. С. Аверинцев — совершенно зрелым человеком, до крещения уже писавшим замечательные христианские тексты. Крестился он очень поздно, как вы помните, у о. Всеволода Шпиллера. С. И. Фудель — это классик, он пережил трагедию страны и адекватно отреагировал на нее. Его книги, на мой взгляд, имеют такое же катехизическое значение. Хочу еще раз подчеркнуть не только для членов Братства, но и для всех участников нашей конференции, что тогда мы рекомендовали читать этих авторов просто все подряд, «что найдете». Уже потом, в конце 80-х и в 90-е гг., к этому добавляются патриарх Грузинский Илия II (его послания) и Х. Яннарас «Вера церкви» (хотя это не самая удачная книжка) и много других. Но это уже другая тема.

С. Бурлака. Когда я вел оглашение, А. М. Копировский поделился со мной книгой Н. Казандзакиса, по которой был снят фильм «Последнее искушение Христа». Правда, когда рекомендовал эту книгу, сказал: держись крепче, а то унесет. Но в контексте темы нашей конференции эта книга, мне кажется, очень важна. Не в том смысле, чтобы ее рекомендовать читать оглашаемым. Может быть, во время оглашения этого лучше не делать, хотя фильм полезно посмотреть. Помню, о. Георгий рекомендовал его, особенно уже ближе ко второму этапу, когда речь идет о «заклятых местах» и идолах человека, о семейной жизни. Этот фильм для оглашаемых, конечно, некоторый стресс, но очень  полезный. Особенно если их заранее предупредить о каких-то вещах. В самой книге, мне кажется, очень удачно выражен образ Христа в первую очередь как Сына человеческого, о котором не говорится как о Сыне Божьем, все то, что стало известно после, а именно как образ, который воспринимают люди из синоптических Евангелий, когда сам Христос узнает в Своем служении то, что Ему предназначено. Это очень помогает, потому что часто задают вопросы, как люди воспринимают Христа. Многие знают, что Он и Сын, и человек, и Бог, но это все формулы, которые воспроизводят люди. Важно их возвращать к Евангелию. Этот образ, который я почерпнул из романа Н. Казандзакиса, для катехизатора оказывается важен для того, чтобы выбрать тон керигматического слова и представить не догматического, а того Христа, который приходит спасти человека, спасти каждого, в том числе и людей, которые сидят за столом.

А. Копировский. Дело в том, что фильм «Последнее искушение Христа» и книга Н. Казандзакиса «Последнее искушение» — это, как говорят в известном городе, две большие разницы. Потому что у Казандзакиса проговорено в тексте то, что в фильме исчезло. Это во многом разные вещи. Думаю, если что-то имеет катехизическое значение, то фильм, просмотренный в присутствии катехизатора, — вот что еще важно прибавить. Мы не рекомендуем смотреть отдельно, а всегда смотрим вместе. Тогда это создает нормальную атмосферу. А сама эта книга все-таки не для оглашаемых.

Свящ. Георгий Видякин. Мне было очень интересно услышать сейчас С. Бурлака и А. Копировского про Казандзакиса. Получилось так, что я посмотрел фильм, потом через какое-то время прочитал книгу, как раз когда приходил к Богу и начинал церковную жизнь. Помню, меня поразил один эпизод в книге. Описывается тайная вечеря. И Иаков говорит Иисусу: «Настанет время, когда у нас тоже будут свои первосвященники и фарисеи». Иисус в ужасе говорит: «Нет, не может быть такого!» Думаю, оглашаемым полезно это услышать.

Ю. Балакшина. Отец Александр Шмеман в «Дневниках» очень много размышляет о культуре и о ценности культуры для христианства. Он говорит, во-первых, что культура способна являть Царство, опыт приобщения к Царству открывается современному человеку через явления высокой культуры. Мы говорим на оглашении: Царство Божье, Царство Небесное — а где это? Если человек способен воспринимать подлинную красоту, поэзию, музыку, то через это он может пережить эту инобытийную реальность. А во-вторых, о. Александр Шмеман убежден, что именно искусство, культура в состоянии реагировать на то, что происходит с человечеством сегодня и сейчас. Христианство не обладает способностью мгновенной реакции на те изменения, которые происходят с миром и человеком. Если мы не можем прислушиваться к тому, что являет современная культура, то теряем способность чувствовать, что происходит в современном человеке и с современным миром. Это, мне кажется, принципиально важно — слышать весть о нашем современнике, о том, что с ним происходит.

Л. Крошкина. У меня очень небольшой катехизаторский опыт. Но когда тебе надо что-то говорить, ты видишь живые глаза, то вдруг чувствуешь себя тем самым книжником, который достает и старое и новое, оно вдруг вспыхивает откуда-то в памяти. Прежде чем нам что-то говорить, важно не только составить список литературы, в том числе и современной, где содержится весть о Христе. Есть еще момент, связанный с самим взглядом и качеством чтения. В нормальном случае, конечно, должно меняться качество жизни, а не количество того, что мы можем прочитать, в том числе и с оглашаемыми. Мне хотелось бы напомнить про литературоцентричность русской культуры, все-таки мы с вами люди русской культуры, по крайней мере, русского языка.

Ю. Балакшина. Антропоцентричность русской литературы.

Л. Крошкина. Да. Когда я была оглашаемой, я училась на филологическом факультете. Помню, как менялся мой взгляд. Кто учился на филфаке, знает, какие горы книг нужно прочесть, их совершенно невозможно запомнить и переварить, и обязательно нужно вести читательский дневник. Я его вела. Самое тяжелое было — читать советскую литературу. А еще страшнее — литература советских республик. Там, казалось бы, вообще трудно что-то принять. Но в процессе оглашения мой взгляд менялся. Позднее, записывая в дневнике сюжет о каком-нибудь персонаже, я отмечала, что у него, бедного, есть тоска по Богу.

Мне кажется, важно, чтобы катехизаторы читали художественную литературу. Но нужно использовать не только литературу, но и живопись, и многое другое. Когда ты получил глубокое впечатление, увидел в этом Христа, тогда можно своим открытием делиться, как Христос это делал. Он ведь в пример яркие сюжеты приводил, истории, рассказы. Таких примеров в литературе, особенно русской, масса. Например, в «Детстве» Максима Горького говорится о детском взгляде на Бога: есть два Бога, Бог бабушки и Бог дедушки. Бог дедушки был строгий, страшный, он наказывал, проклинал и т. д. А Бог бабушки — милосердный, в нем мы видим Христа.

Ю. Балакшина. Я поставила бы в ряд тексты, которые пытаются говорить о Христе, и среди них в первую очередь — роман Достоевского «Идиот». Всем известно, что в черновиках к роману Достоевский ищет возможные прототипы образа князя Мышкина и пишет «князь Христос». Финал жизни этого литературного героя весьма спорен, если продолжать эту проекцию князь — Христос. В конечном итоге этот князь Христос никого не спасает, наоборот, приводит к гибели людей. Вообще возможность создания образа Христа средствами художественной литературы мне кажется большой проблемой.

Вопрос все-таки в природе эстетического, художественного текста. Керигматическая проповедь прямая. Внутри художественного текста она невозможна, это другое пространство. И это нам нужно понимать, говоря о возможности проповеди.

Прот. Александр Лаврин. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова — это безусловно очень хорошая катехизическая литература. Но мне кажется, ее надо читать не во время оглашения, а после него, потому что там самая главная изюминка, что это Евангелие от Воланда, которое пишет человек. И это очень обобщенный образ. Там же подмена. А об этих подменах важно говорить тогда, когда человек чему-то научен и уже утвердился. Вообще, тема подмены — особая тема, тоже катехизическая. Сначала надо утвердиться в Христе, в вере в Него. Тогда уже можно увидеть разные нюансы.

Ю. Балакшина. Но в этом природа художественного текста, он все время двоится, троится, предполагает множественность смыслов. Как только художественный текст теряет способность являть множественность смыслов, он теряет свою природу, как это произошло в творчестве позднего Гоголя, позднего Толстого, становится часто не христианской проповедью, а жесткой идеологией. Если мы говорим, что к евангельским текстам надо относиться с осторожностью, потому что они двоятся, то уж булгаковские тексты двоятся, троятся и четверятся. Это действительно очень серьезный вопрос, как это использовать так, чтобы не превращать художественный текст в идеологему, но в то же время помогать людям через него что-то открывать.

А. Алиева. Я хотела сказать не о текстах, а о возможностях, подходах. С одной стороны хорошо, что мы даем много разных примеров, но с другой стороны, я вспоминаю о том, что было сказано в докладах. По-моему, о. Андрей Логинов сказал, что катехизатор — не приложение к книге, а книга — это часть живого процесса. Очень трудно вывести книгу в такое объективированное положение, мол, есть книга, а дальше кто как хочет, так ее и использует. Тогда она будет иметь другое значение. Дело в том, что катехизатор во время оглашения может делиться тем опытом, который открылся ему в том или ином тексте, художественном или богословском. Например, для меня лично какие-то вещи хорошо проясняет Клайв Льюис или Сергей Иосифович Фудель. Это и богословская литература, и художественная. Поэтому мне их легче всего цитировать на оглашении. Что открывается катехизатору, тем он и может делиться. Это самый главный подход: если катехизатор сам не может рекомендовать что-то к прочтению, то качество его свидетельства будет другое. На этот момент нужно обратить внимание.

О. Синицына. Хочу поделиться опытом чтения художественной литературы из своего личного оглашения. Эта книга есть в списке рекомендованной литературы для первого этапа — Грем Грин «Сила и слава». Образ священника, героя этого романа, запечатлелся у меня в памяти надолго и в дальнейшем не раз помогал в трудных обстоятельствах сохранять верность Христу. Тогда же для меня было открытием, как сила Божья в немощи свершается, что Господь действует и через немощного человека, когда он верен Ему. Дальше этот образ как-то помогал сохранять верность Христу, несмотря ни на что, я видела, как Господь действует через немощного человека, когда он верен Ему. Также во время огласительных встреч первого этапа можно читать притчу из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» — «Легенду о Великом инквизиторе». Она сегодня очень актуальна.

Н. Адаменко. Когда я была оглашаемой, нас оглашал магнитофон, а еще раз в два месяца катехизаторы привозили несколько сумок с книгами. Книги были очень разные, мы их скупали все подряд. Потому что в Камышине Волгоградской области не было никакой возможности купить что-то из богословской литературы, ничего христианского не было в принципе. Помню, какое огромное впечатление на меня производили журналы «Православная община» 1994, 1995, 1996 гг., нам их привозили свеженькими как раз, когда эти журналы выходили. Самое важное, что я там открывала и сразу начинала читать, это были проповеди. У нас в храмах тогда практически не проповедовали, только поздравляли с праздниками. Какое огромное впечатление на меня производили проповеди о. Георгия, о. Всеволода Шпиллера, о. Тавриона (Батозского)! Я их перечитывала, подчеркивала, что-то выписывала. Сейчас я их тоже рекомендую оглашаемым и даю им читать книги проповедей. Это огромное вдохновение. К сожалению, хороших проповедников у нас мало, бывают плохие, которые не очень хорошо проповедуют, но которых издают, к сожалению, большими тиражами. Чтобы у оглашаемых вырабатывался вкус к проповеди, к настоящему слову о Христе, я рекомендую им читать митр. Антония (Блума), о. Александра Меня, о. Всеволода Шпиллера, о. Тавриона (Батозского), о. Сергия (Савельева). Люди откликаются на это, у них появляются вопросы, связанные с Христом, с личным путем к Богу.

О. Глаголев. Важная тема, которая касается Достоевского, связана с андерграундом. На первом этапе, когда я вижу, что человек не может найти себя, начинает понимать, какие подвалы в нем заложены его предками, вижу его раздвоенность, я часто вспоминаю такой рассказ, как «Бобок», например. Мне кажется, это очень важная тема, Достоевский ее гениально открывает, и мимо этого нельзя пройти.

Это имеет прямое отношение к проповеди Христа, ведь Христос обращается не вообще к любому человеку в нас, которого мы себе изобрели, а к тому, кто мы есть на самом деле. Очень важно прийти к себе для того, чтобы услышать Христа. В этом смысле Достоевский — бесценная литература, мало кто еще так ярко говорит об андерграунде, о подвалах в человеке.

В. Якунцев. Мне кажется, использование литературы продолжает тот метод, который применял сам Иисус, говоря притчами. По идее, если брать художественную литературу, то это притчи. Иногда возьмешь какую-нибудь притчу и действительно задашься вопросом: где там Христос? Попробуй, подумай, где Он там. Тут очень важно не только то, что ты используешь, а то, как ты используешь. Берешь ли, например, фильм «Последнее искушение Христа» или какую-то книгу, какой-то отрывок. Очень важно понять, как это делал Господь. Он не просто рассказывал притчу, у Него еще была возможность поговорить, изъяснить ее, вынуть из нее то, что ее проясняет, двигает, приближает. Это принципиально важно: не только говорить о названиях, но и о том, как это делать. Тогда и будет плод.

К. Мозгов. Я хотел бы вспомнить, какие книги, какие сюжеты в разговоре о Христе использовались на оглашении. Блаженный Августин в своем примере огласительного слова начинает как бы издалека. Он спрашивает: чего ищет человек? Покоя. Где он его ищет? В том-то и том-то, и не находит, при этом достаточно подробно перечисляя всякие ложные надежды, выводя к единственной надежде человека, которая может дать ему ответ и быть достойным результатом его поиска. Это Христос. То есть можно в каком-то смысле говорить не только о прямой проповеди или каком-то прямом слове о Христе, но и о некоторой апофатике. В этом смысле литература дает очень много примеров, демонстрирующих поиск человеком Христа. Не обязательно он сразу увенчивается тем, что человек Его находит. Иногда сам поиск позволяет понять, где находятся ложные надежды, где человек не находит Христа, и это помогает выправить путь и выйти на то, что может стать ответом на этот запрос.

Ю. Балакшина. Когда мы говорили о катехизических текстах, то несколько раз прозвучала мысль о том, что эти тексты страдают некоторой отстраненностью, в них нет личного отношения к Христу, о Котором там много и правильно говорится. Герои Достоевского говорят: меня Бог всю жизнь мучил — это то, что сам Достоевский может про себя сказать: меня Бог всю жизнь мучил. У Бердяева есть эта фраза, он вырос из Достоевского. Личная причастность к Христу, которой заражают нас наши религиозные философы и писатели, мне кажется, дорогого стоит, и терять ее невозможно.

Важно, что русская литература позволяет познать человека, может быть, в большей степени, чем какие-либо иные тексты. Ведь действительно Достоевский всю жизнь бился над тайной личности. Извините, о каком познании Христа мы можем говорить, если в нас не разбужена потребность в личности, в свободе. И в этом смысле русская литература, которая будит в человеке личностное начало, безусловно, способна открыть человеку путь к Христу.

Свящ. Андрей. Этот круглый стол был для меня интересен с практической точки зрения и не только многочисленностью конкретных примеров в пространстве оглашения. Учитывая, что начало первого этапа — это предоглашение, практически миссия, мне кажется, важно помнить, что миссионерство в нашей церкви переживает глубокий затяжной кризис, в некотором смысле безнадежный, миссией не занимаются. Это очень критично для нашей церкви, для нашего состояния. Какие мы тогда христиане в принципе? Разговор на этом круглом столе заставляет нас задуматься о миссии и, может быть, прокладывает мостик к будущим темам конференций.
 

Традиция святоотеческой катехизации : Керигматическая проповедь о Христе слушающим и просвещаемым : Материалы Международной научно-практической конференции (Москва — Московская область, 16-18 мая 2016 г.). М. : Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2017. — с. 225-240.